Он и сейчас лежал перед Мацудой на конторке. Красные иероглифы, начертанные Кадзи, гласили: «Поощрение служащих-японцев относится к компетенции общего отдела Главного управления».
Так Мацуда по вине Кадзи потерял возможность отличиться перед начальством. Он в сердцах обругал Кадзи скотиной и решил разбазаривать продукты старым способом.
Мацуда беспокойно глянул на часы. Как только на углу квадратной площадки перед зданием отдела рабочей силы появится Кадзи, все сотрудники отдела снова почувствуют на себе его властную руку.
— Сматывайтесь, — поторопил он десятника.
Но было уже поздно. Дверь распахнулась и в склад вошел Окидзима. Растерянно пряча глаза, десятник, собравшийся было уходить, снова опустился на стул.
— Папаша Мацуда, — сказал Окидзима, обежав конторку свирепым взглядом и мигом сообразив, что тут происходит, — попрошу с сегодняшнего вечера выдавать на спецрабочих муку и пшено.
— Это пленным-то? Тогда вольным рабочим ничего не останется! — запротестовал было Мацуда.
Окидзима усмехнулся.
— Вольным рабочим?
Мацуда понял брошенный на него взгляд и сник.
— Потому что мало отпускают. Хотел накопить и тогда уж выдать…
Окидзима не выдержал, захохотал. Он поддал ногой сверток у ног десятника.
— Порядком мучицы. Белая?
Напуганный возбужденно сверкающими глазами Окидзимы и его необычным, растерзанным видом, десятник что-то лепетал в свое оправдание: «Работа… неприятности…»
— Ладно, нечего хлопать губами, не рыба! Выметайся отсюда. Живо! — прикрикнул Окидзима, — а не то я устрою тебе неприятность — век не забудешь.
Растягивая рот в вымученной угодливой улыбке, десятник поспешил убраться.
— Я не больно силен в счетоводстве, — заговорил Окидзима, присаживаясь на конторку в то самое мгновение, когда Мацуда собрался водрузить на нее ноги в знак полного пренебрежения к заместителю начальника, — так вот, я не больно силен в счетоводстве, но все же подсчитал: месячный паек муки и пшена на шестьсот человек составляет всего двухдневную норму на десять тысяч. Выходит, вольным рабочим придется только один раз растянуть на десять дней восьмидневную норму. Так что нельзя сказать, что на их долю ничего не достанется.
— Это что, военное начальство приказало так заботиться о пленных? — зло спросил Мацуда.
— Не-ет, это, так сказать, долг человечности, — усмехнулся Окидзима, вспомнив слова Кадзи, сказанные им по дороге на рудник. — Ты, конечно, не будешь возражать, верно? К директору ходить не стоит. И без того понятно — соевыми жмыхами этих скелетов на ноги не поднять. Больному положено больничное питание — это же долг человека.
Фуруя ехидно хмыкнул.
— Очень похоже на рассуждения одного ученого господина.
— Чего? — резко переспросил Окидзима.
— Да так… Господин Кадзи у нас не от мира сего. Уж если ему взбрело в голову, что пленные несчастные люди и нуждаются в любовном обхождении, он не уймется, пока не сделает по-своему, чем бы это ему не грозило.
— Оно и понятно, — глубокомысленно изрек Мацуда, — молод он еще, Кадзи-то. Где же это видано: муку, которую вольные рабочие видят раз в год, пленные будут жрать что ни день подряд! Да если я это сделаю, меня вольные-то из-за угла пристукнут. Нет уж, увольте!
— Брось, не рабочих ты боишься, а своих крыс, что у тебя тут кормятся. Боишься — скажут: «Папаша Мацуда стал что-то непокладистый!» — Окидзима слез с конторки. — Так вот, учти: будешь упираться, Кадзи назначит ревизию и так тебя прочистит — до смерти будешь помнить. Ты ведь знаешь, если Кадзи возьмется — за три дня на чистую воду выведет.
Мацуда надулся и умолк. Если копнут отчетность, ему не уцелеть. На глаза опять попалась его докладная с красной резолюцией. Да-а, занесло его к ним на рудник… Мацуда схватил листок и хотел было разорвать со зла, но тут же передумал. Эта бумажка еще может пригодиться. Такого-то числа такого-то месяца он, Мацуда, внес патриотическое предложение, но господину Кадзи китайцы, по-видимому, дороже японцев, и он это предложение отверг. Мацуда открыл ящик стола и запрятал свою докладную поглубже.
Окидзима повернулся к Фуруя.
— Возможно, Кадзи не от мира сего, как ты сказал. Но я не могу по справедливости не признать за ним одного: он живет не только брюхом, как ты, у него есть чуточку души.
— Наработала его душа, как же. Вон рабочих-то, которых он перевел в подчинение конторы, потихоньку переманили от нас…
Окидзима вытаращил глаза.
— Как это переманили?
— Да уж не знаю как, а только мне сегодня крепко досталось от господина директора.
Мацуда ядовито улыбнулся.
— Так как же прикажете с мукой и пшеном? Откормим, а они и убегут, а?
— Твое дело выполнять разнарядку, — сухо сказал Окидзима, сбросив ноги Мацуды со стола.
— Хорошо, господин Окидзима, — испуганно заморгал папаша Мацуда. — Хорошо.
Окидзима даже не усмехнулся, что бывало с ним редко.
Прослышав, что с рудника увели сразу сто пятьдесят рабочих, Чен бросился искать Кадзи. Чен подумал, что ничего этого не случилось бы, если б он утром рассказал Кадзи о своих догадках. Ему захотелось как-то исправить свою ошибку. Чен решил дождаться, когда Кадзи пойдет из главной конторы, перехватить его на дороге и все рассказать. Как только фигура Кадзи показалась на холме, Чен, забыв об усталости, бросился по крутой дороге навстречу и, обливаясь потом, сообщил Кадзи новость. Кадзи сказал, что уже слышал, и бросил на него безразлично-хмурый взгляд.
Чен осекся и не нашел ничего лучше, как спросить, почему, по мнению господина начальника отдела, рабочие уходят на другие рудники.
Чен предполагал, что Кадзи спросит его: «А ты как думаешь?» И тогда он ответит, что есть жулики, которые торгуют рабочими.
Но Кадзи только бросил ему на ходу:
— Ты китаец и спрашиваешь это у меня, японца. А ты что, не ушел бы, если б тебе там больше предложили?
Чен замотал головой.
— Не ушел бы. Потому что во много раз лучше работать на рудник, чем на подрядчика.
— Я тоже так считал, — сказал Кадзи, и в голосе его послышались издевка над самим собой. — Это же бесспорно, — загорячился он. — Тут не может быть ошибки! И все-таки они ушли… Достаточно помахать у них перед носом бумажкой в десять иен, и они уходят. Видно, им и вправду просто хочется хоть один раз напиться самогона, набить брюхо свининой и, набравшись силенок, переспать с бабой… А может, надо послать денег родным… или отдать долг, а тут сразу десятка… А, Чен? Может, поэтому? Я их вырвал из лап подрядчиков, им стало немного полегче, посвободнее, вот они и решили воспользоваться этой свободой… Чтобы снова угодить в лапы кровососам! Дурачье!
Кадзи силился подавить бушевавшую в нем ярость.
— Я вчера видел… — робко начал Чен.
— Кого? Рабочих этих?
— Нет. Вчера поздно вечером из харчевни в поселке вышел господин Фуруя с одним человеком, у того еще на лице большой шрам… Похож на корейца. Так вот, этот кореец… — Чен взглянул на Кадзи; тот сосредоточенно молчал — значит, слушал. — Этот кореец, прощаясь, сказал господину Фуруя: «Устрой такое дельце. Мы ведь с тобой, как говорится, «вместе живем, вместе процветаем». (Ходячая фраза японской империалистической пропаганды по поводу «союза» с марионеточным государством Маньчжоу-Го.)
— Вместе процветаем?.. — Кадзи остановился, взгляд его стал настороженным.
— Я ходил покупать лекарство матери…
