Но в это мгновение Митико сказала:
— Я раньше не верила, думала, все это от зависти к тебе. А теперь мне кажется, что они правы.
— Ну что ж, верь им.
Кадзи стремительно поднялся. Взгляд упал на блюдо, висевшее на стене. Взмыло желание разбить его вдребезги на глазах у Митико. Упоенное объятие любовников — зачем здесь этот образ, чуждый им теперь? С каким чувством он покупал тогда это блюдо! Где оно теперь, это чувство?
— Ты куда? — приподнялась Митико.
— Меня сорок женщин ждут. Не ты одна.
Он ушел, подавленный и обиженный.
Он «перехватывает через край». Хочет приписать все себе одному. Придирается к мелочам и мешает работать… Неужели Митико и впрямь считает его никчемным, мелким человеком? Ну и пусть! В любом случае верно одно: только безнадежный дурак может пытаться, как он, соблюсти справедливость в делах, несправедливых с начала до конца…
От невеселых мыслей Кадзи отвлек шорох у стены одного из бараков. При тусклом свете, падавшем из окон, ничего нельзя было разглядеть. Он подошел вплотную к проволоке и осветил ее карманным фонарем. Кружок тусклого света пополз по стене и наконец выхватил из темноты неясные контуры двух человеческих тел. На земле сидели мужчина и женщина, нежно обняв друг друга. Женщина как будто плакала, прильнув лицом к груди мужчины, у нее дергались плечи, а он, по-видимому, утешал, успокаивал ее, ласково поглаживая по голове. Мужчину Кадзи узнал — это был староста четвертого барака Хоу. Лица женщины не было видно.
Кадзи выключил фонарь. Постоял в темноте, размышляя, не оставить ли женщин еще на час. Зачем? Этой паре все равно будет мало, а в бараках… еще лишний час скотства, зловония, пота, грязи. Нет, не нужно.
Три раза мигнул свет. Из бараков одна за другой стали появляться женщины, безмолвные и безжизненные, как тени. Охранник отворил ворота, и они вышли за ограду, бессильно волоча ноги.
Перед Кадзи остановилась мадам Цзинь. Кадзи предложил ей сигарету.
— Благодарю, — сказала она и, потянув за руку женщину, стоявшую позади нее, сипло проговорила:
— Эта вот говорит — хочет замуж. Можно ей?
Кадзи осветил женщину фонариком, приподнял за подбородок ее опущенную голову. В синеватом свете на него глянуло бледное лицо Чунь-лань.
— За Хоу из четвертого барака?
Ответом ему была улыбка женщины, по-детски счастливая. Кадзи погасил фонарик.
Чунь-лань судорожно вцепилась в рукав Кадзи, хотела что-то сказать ему, но, видимо, раздумала и отпустила рукав.
— Хорошо, я подумаю, — сказал Кадзи упавшим голосом.
Женщины устало потащились прочь.
Прекрасна любовь, если она может соединить людей, разделенных смертоносной колючей проволокой, преградой в три тысячи триста вольт!.. Но как могуча должна быть вера, как дерзновенна мечта, которая порождает такую любовь!
Он поплелся домой. Митико не спала. Он застал ее уныло сидящей у его стола, под их заветной роденовской парой. На бледном лице были заметны следы слез. Она пристально взглянула на Кадзи, она искала у него на лице признаков готовности к примирению.
Не глядя на нее, Кадзи сказал:
— Я, возможно, еще раз «хвачу через край».
— Ты опять за свое! — голос Митико дрогнул.
— Нет, на этот раз в защиту любви падшей женщины и узника.
Полные слез глаза Митико засветились слабой улыбкой. Недолго живет обида в молодых душах. Впрочем, и радость тоже.
Часть вторая
Через два дня ночью убежало еще одиннадцать человек спецрабочих. На колючую проволоку были набросаны рогожи. По-видимому, беглецы перелезли через изгородь по ним. Но рогожи ведь не могли предохранить от тока высокого напряжения! Все бараки были тщательно осмотрены, но безрезультатно; никаких инструментов или приспособлений, которые могли бы облегчить побег, обнаружено не было. Обозленные работники отдела рабочей силы содрали с нар оставшиеся рогожи — пусть теперь поспят на голых досках!
После первого побега, когда убежало четверо, Кадзи сказал Ван Тин-ли: «Ну, уж если бежать, так группами человек по десять, по двадцать». Выходит, они послушались его совета.
— Вот сволочи, прямо издеваются! — выругался Окидзима. На лбу у него вздулись сине-зеленые прожилки. — Хорошо же, теперь я церемониться не буду. Эти старосты у меня покряхтят, но выложат все, — зло добавил он.
— Не кипятись, — холодно сказал Кадзи. — Бараками заведую я, и тебе незачем беспокоиться. Так и скажи директору, что ты тут ни при чем. Всю ответственность в данном случае беру на себя.
— Вон ты какой! — взорвался Окидзима. Глаза у него готовы были выскочить из орбит. — Хватит! Ты что мелешь?
Кадзи смутился: действительно, к чему это чванство? А все Митико, это она подогревает в нем это чувство. И он с неприязнью подумал о жене.
— Ладно, извини. Я хватил через край. Но бить их не надо…
Кадзи доложил о побеге директору по телефону. Тот было раскричался, — у Кадзи даже в ушах зазвенело, — но сразу же утих. Все-таки выход на работу вольнонаемных рабочих повысился на двадцать процентов, а это как-никак заслуга отдела рабсилы. Штурмовой месячник проходит успешно. Добыча руды постепенно приближается к плановой наметке. Поэтому не стоит всерьез ссориться с Кадзи. Да и женщин в бараки пленных стали пускать по его, директора, распоряжению, а побеги происходили как раз на следующий день после того, как женщины посещали рабочих. И если между этими фактами есть связь, то ему тоже не поздоровится.
— Тщательно расследуй все и прими нужные меры. Кстати, подумай, как оправдаться перед жандармерией. — С этими словами директор положил трубку.
— Попробуем узнать кое-что у женщин, — предложил Кадзи.
Цзинь встретила их у входа. Кокетливо улыбаясь, она сказала, что больше всего на свете боится лягушек и красных. Какой же ей смысл помогать им? Ведь это из-за них ее принуждают к постыдному ремеслу, которое вызывает у нее отвращение. О, она с удовольствием откажется от посещения бараков, где ее заставляют удовлетворять скотские желания этих красных. Цзинь проговорила все это, не переводя дыхания, с самым искренним возмущением.
— Хорошо, — сказал Кадзи. — По всей вероятности, мы прекратим эти посещения.
Из барака выскочила Чунь-лань. Она быстро заговорила на ломаном японском языке, чуть не набрасываясь на Кадзи.
— Не надо прекратить! Я ходить! Я ходить!
— Чего это она? — спросил Окидзима у Кадзи.
— Подружка Гао.
— Вот что, — ухмыльнулся Окидзима. — Твой Гао сбежал, бросил тебя, понимаешь? Ты что, не знала?
— Ты говорить неправду! Нельзя! Господин Кадзи, Гао не бежать? Он не бежать?
— А вот сбежал, говорю, — сказал Окидзима.
— Не бежать! Не бежать! Гао здесь. Все бежать — он все равно здесь. Он никогда не бежать.
