Лехе было уже целых одиннадцать лет, поэтому свой хромированный капсюльный револьвер, неотличимый от настоящего, он назвал «семилетником», подчеркнув его главное назначение – пугать семилетних друзей. Зато Алеша был лучшим разведчиком и лучшим драчуном в редких стычках с арабчатами. С ним было не страшно. Раньше он жил в Корее и знал борьбу, в которой бьются ногами.
Ксюша была его любовницей, все это знали, даже последняя мелюзга, но обзываться боялись – Алеша мог догнать и оттаскать за уши любого. Они часто ссорились по пустякам и скорее всего так никогда и не поженятся, а Ксюша еще любила после ссор подстраивать Лешке мелкие пакости. Но даже за это он не таскал ее за уши.
– А что на том месте? – спросил я, чтоб не переться куда-нибудь из-за девчоночьих пустяков.
– Это секрет, но тебе понравится, – хитро пообещала Танечка. – Только это далеко. В пустыне.
У меня замерло сердце. В пустыню, да еще далеко, не отваживался заходить никто из мальчишек- разведчиков. Там, конечно, не было цыган, которые могли забрать всю одежду, все игрушки и даже ребенка, чтоб заставить его плясать на канате, но зато там можно было заблудиться по-настоящему, и еще там были шакалы. На взрослых они не нападали, но Лешка рассказывал, как напали на него, и ему пришлось разгонять их выстрелами из «семилетника». Он не заходил далеко, хотел подняться лишь на первый бархан, но хватило и этого. А еще дальше, говорят, водились львы.
– Вы что, ходили туда? – ужаснулся я.
– И не один раз! – показала язык Танечка. – Струсил?
– Скажешь тоже. – Несмотря на жару, у меня по телу побежали мурашки.
– Тогда пойдем.
Мы снова прошли через двор, помахали Яселю и зашли за дом, чтобы хоть немножко пройти в тени. Сухая трава колко шуршала под ногами, и здесь уже был слышен непрерывный звон цикад. Я много раз пробовал найти хотя бы одну, но у меня ни разу не получилось отыскать ее по звуку в скомканном войлоке низкой травы. Звук раздавался, казалось, отовсюду, безнадежно обманывая ощущения. Он был, но ориентироваться на него было нельзя. В конце концов уши переставали его воспринимать.
– Подержи, – попросил я, протягивая бутылочку. – Пойду возьму пистолет от шакалов.
Я перемахнул через перила и достал из своей тумбочки кобуру с пистолетом. Конечно, это был не грозный многозарядный «семилетник» – машинка подешевле, а значит, попроще. Не было в нем вращающегося барабана, и капсюль заряжался только один, его надо было выдувать после выстрела и быстро вставлять новый под взведенный курок. Но в частых мальчишечьих войнах я научился делать это так быстро, что скорострельность моего пистолета почти не отличалась от многозарядок друзей. Особенно когда они вынуждены были вытряхивать и перезаряжать свои барабаны. И еще у него было одно достоинство – когда наступал вечер, из его ствола при выстреле вырывалось трехсантиметровое пламя, вызывая восторг и зависть обладателей более дорогих и безопасных игрушек. Я надел пояс с кобурой поверх шортов, бросил в карман неначатую пачку капсюлей, спрыгнул с балкона в траву, и мы отправились дальше.
Минут через пятнадцать мы добрались до дороги. Одним концом она упиралась в город, а другим раздвигала барханы и убегала в даль, размазанную дрожащим маревом жаркого воздуха. Мама говорила, что она ведет в другой город. Дойдя до пальмовой рощи, мы отдохнули в тени. Это был такой ритуал, здесь было наше место, и именно здесь мы назначали разведчиков, хотя за этот край они заходили редко. В пустыне не было почти ничего интересного, только однажды Лешка нашел увязший в песке у дороги асфальтоукладчик с целыми рычагами. Но это было интересно нам, а не девочкам, и не хотелось зря рисковать, гораздо полезнее было пробраться в город и найти во дворе настоящий фонтан, в котором можно было купаться без разрешения.
Барханы отсюда были совсем не далеко, жаркий ветер иногда приносил самые мелкие песчинки с верхушек.
– Жаль, что не на всех пальмах растут финики. – Я посмотрел наверх.
– Тебе же нельзя, – нахмурилась Танечка. – Опять объешься и будешь ходить с перевязанными коленками.
Она была права – в прошлый день рождения я объелся финиками так, что следующий месяц у меня под коленками рубцевалась диатезная корочка. Чесалось ужасно, даже теперь иногда, хотя остались лишь розовые подушечки шрамов.
Мы оставили пустые бутылки возле лохматых стволов и не спеша пошли дальше. Не потому, что спешить было некуда, а потому, что жизнь на краю раскаленной пустыни приучила нас к особому, экономному ритму шагов.
Скоро сандалеты стали проваливаться в песок – мы зашли гораздо дальше, чем я когда-либо был.
– И как вы запоминаете дорогу? – на всякий случай спросил я у Танечки, пока мы еще окончательно не забрались в барханы.
Мне было тревожно, но меньше всего хотелось казаться трусом.
– По приметам, – загадочно сказала она и, прищурившись, посмотрела на солнце.
Все разведчики определяли направление по солнцу, но я уже понял, как это глупо – смотреть на него прямо: тени указывали его положение очень точно.
Мелкие барханы мы штурмовали напрямик, а на большие не лезли – тяжело. Но скоро я заметил, что горы песка становятся все меньше, превращаясь сначала в длинные насыпи, похожие на хвосты динозавров из книжки, а потом и вовсе рассыпаясь в почти ровное песчаное плато с крохотными волночками.
– Здорово! – не сдержался я.
Вид открывался до самого горизонта, у которого торчали крохотные зонтики пальм.
– Теперь правее. – Довольная произведенным эффектом, Танечка пошла первой.
Мы пересекли ровное плато по диагонали, и если бы ступни не тонули в горячем песке, идти было бы одно удовольствие. Один раз нам даже попался кусочек растрескавшейся асфальтовой дороги, оба края которой уходили в песок. Уже оттуда было видно, что справа плато обрывается куда-то вниз. Мы ускорили шаг и подошли почти к самому обрыву.
