награбленным имуществом, вывозились многочисленные выросшие как на дрожжах за время оккупации города советские учреждения. В городе оставалось около 11 тыс. красноармейцев, однако эти части готовили для отхода, не помышляя о вступлении в бой с подходящими частями генерала фон дер Гольца, который тоже не спешил атаковать Ригу до той поры, пока не налажены будут коммуникации между отрядами, не выловлены отдельные бродячие красноармейские группы в тылу и не налажен подвоз боеприпасов и продовольствия, а кроме того, отработан механизм присылки пополнений. Германское правительство не желало в сложившихся политических обстоятельствах разрешать германским частям двигаться дальше реки Курляндская Аа, возлагая на них лишь охрану своих восточных границ от возможного продвижения большевиков, но ни в коем разе не проводить серьезных наступательных операций. Кроме того, взятие Митавы уже как нельзя лучше отвечало этим целям германского правительства. Однако позиционная война для русских добровольческих частей была также не лучшим исходом. В частях начался тиф. В середине апреля Русский отряд был отведен в тыл для проведения санитарно-гигиенической обработки. В апреле 1919 года в тыл северных добровольцев от большевиков перелетело 3 аэроплана, во главе с капитаном Андржевским. Перебежчики привезли с собой карты Красной армии и другие ценные документы. Так у добровольцев появилась своя небольшая эскадрилья.
…Неожиданно в Либаве в середине апреля 1919 года разыгрались политические страсти: ударный батальон Балтийского ландвера 16 апреля 1919 года сверг правительство Ульманиса и арестовал некоторых министров: «„Путч“, совершенно не подготовленный, руководимый некоторыми молодыми политически неопытными офицерами ударного отряда ландвера, во главе которого стояли некоторые члены семьи Мантейфель, оказался ударом впустую. На место свергнутого правительства, нельзя было найти нового»[176]. Предложение возглавить новое правительство поступило Светлейшему князю Ливену, от которого тот не замедлил отказаться, мотивируя, что он являлся человеком, стоящим вне балтийской политики. Во главе правительства встал пастор Недрис, известный латышский националист и писатель, поддержанный германскими оккупационными властями, но в пику последним не признанный союзниками. Свергнутый Ульманис продолжал играть роль благородного изгнанника. Солдаты одной из германских добровольческих частей ворвались в расположение латышей в районе порта и обезоружили их, а затем ограбили. В ответ латышские стрелки арестовали нового главу правительства, тайно увезли его за город, откуда с большими для себя приключениями ему удалось бежать в одной рубашке до ближайшего германского поста. Бурлящий котел балтийских противоречий, к счастью, мало отразился на фронтовых событиях в те дни. Ливен отбыл в Берлин, где заручился поддержкой германского Генерального штаба в своих планах формирования антибольшевистских соединений, и со второй половины мая 1919 года на фронте начались новые боевые операции. Сначала Русский отряд занял совместно с латышскими ротами Кальнецемский плацдарм, который большевики пытались отбить назад в течение 18–22 мая 1919 года, но безуспешно. К концу дня 22 мая в штаб Ливена стали поступать сведения о стягивании большевиками сил для организации нового наступления. Не дожидаясь, пока красноармейцы нанесут удар, Русский отряд в ночь на 23 мая атаковал большевистские позиции, прошел в их тыл и начал ускоренным походным маршем движение на Ригу, с расчетом захватить городские мосты до того, как большевики смогут туда добраться и уничтожить их. Из Митавы по шоссе тронулась Железная дивизия Бишофа. В два дня, 23 мая, Мантейфель с отрядом подошел к рижскому городскому понтонному мосту, а по Митавскому шоссе потянулись бронеавтомобили, шедшие в авангарде Бишофа. О том, что белые в городе, рижские большевики узнали только когда в западных предместьях города разгорелись бои. Мантейфель с ударным отрядом ворвался в город и сразу был убит. Его отряд направился к переполненной городской тюрьме, стремясь спасти заключенных там заложников прежде чем местные чекисты успеют их перебить, однако большевикам удалось вывезти некоторое количество заложников на подготовленных для этой цели грузовиках. В шесть вечера в город вступил Русский отряд и был направлен в северную часть города для очистки ее от засевших там красных. Одной из задач, ставившихся перед вошедшими белыми частями, была охрана имущества обывателей и предотвращение грабежей. Наутро началась очистка от большевиков правого берега Двины, вплоть до устья реки у Магнусхофа, напротив Усть-Двинска, отрядом капитана Дыдорова, что тот незамедлительно исполнил, вернувшись в город с большим количеством пленных и военных трофеев. Одним из трофеев оказался брошенный красноармейцами исправный бронеавтомобиль, окрещенный «Россия», который впоследствии участвовал в походе на Петроград. «Пленных у нас скопилось громадное количество, исчисляемое тысячами. Красноармейцы, бросая оружие, толпами возвращались в город и сдавались нам. Впечатление при взятии города от душевного и физического состояния горожан было удручающее. Рассказы о большевистском терроре и лишениях превосходили все, что проникло до тех пор в печать. Рассказы эти подтверждались при находке массы расстрелянных и изуродованных трупов. Ко всем бедствиям присоединились… голод и эпидемия тифа»[177]. Добровольческие отряды пресекали все попытки еврейских погромов, которые нет-нет и провоцировались темными обывательскими силами в освобождаемых от большевиков городах: «Как-то вечером зашел я к моему приятелю еврею. У него застал смятение и скорбь… Все были смертельно напуганы уличными сплетнями и подметными анонимными письмами. В тот же вечер… я передал эту сцену полковнику Видягину. Его сумрачные глаза вспыхнули. — Я не допущу погромов, с какой бы стороны они не грозили/— воскликнул он. — Жидов я, говорю прямо, не люблю. Но там, где Северо-Западная армия, там немыслимо ни одно насилие над мирными гражданами. Мы без счета льем свою кровь и кровь большевиков, но на нас не должно быть ни одного пятна обывательской крови. Садитесь и сейчас же пишите внушение жителям. К ночи воззвание было подписано графом Паленом и скреплено начальником штаба»[178].
24 мая 1919 года, едва Рига была освобождена, часть отряда во главе со Светлейшим князем Ливеном покинула город для преследования большевиков, отступавших на восток по Псковскому шоссе, до линии реки Лифляндская Аа, а в Ригу въехали представители союзных миссий и американская продовольственная миссия, организовавшая снабжение продовольствием и питание детей. Вслед за ними подтянулось и правительство Недриса.
(…) Еще до того, как Юденич и Пилкин приплыли в Ревель, генерал Родзянко решил ознакомить Главнокомандующего с тем, что происходит в подчиненных тому войсках. Заодно он хотел предложить Юденичу иной тактический план занятия Петрограда, нежели тот, что виделся Юденичу в его благостных размышлениях, которым генерал предавался на лоне благодатной природы, сидя на добротной финской даче тестя и тещи его товарища Гарденина. Мечты эти были по большей части о «блицкриге», поддержанном восставшими горожанами, и повсеместном, триумфальном изгнании большевиков, словом, о том, чтобы все устроилось само по себе. Примечательно, что даже боевыми действиями Юденич предпочитал руководить из эмиграции: «Генерал Юденич только раз показался на театре военных действий, а именно тотчас же после взятия Гатчины. Побывал в ней, навестил Царское Село, Красное и в тот же день отбыл в Ревель. Конечно, очень ценно было бы, в интересах армии, если бы генерал Юденич, находясь в тылу, умел… воздействовать на англичан и эстонцев, добиваясь от них обещанной реальной помощи»[179]. В противоположность ему Родзянко и граф Пален постоянно присутствовали в своих частях, знали ситуацию не по слухам и оба: «высоченные гиганты, в светлых шинелях офицерского сукна, с оружием, которое в их руках казалось игрушечным, ходили в атаку, впереди цепей, посылая большевикам оглушительные угрозы. Там Перемикин ездил впереди танка, показывая ему путь под огнем из бронепоездов, под перекрестной пальбой красных цепей, сидя на своей серой лошади»[180].
…Родзянко предлагал отрезать Петроград от Москвы, заняв Чудово, прикрытое болотами, озером Ильмень и рекой Волхов. Далее окружить бывшую столицу и вынудить противника прорываться из окружения, эвакуируя многочисленные советские учреждения, что впоследствии может облегчить восстановление легитимных институтов власти в городе и снизит количество самих большевистских служащих. Вместе с этим Родзянко был вынужден признать, что даже в случае успеха удерживать город силами Северо-Западной армии по причине ее малочисленности почти невозможно. Скепсис Родзянко был основан на недавних событиях, в памятном 1917 году, когда против регулярной армии, ее офицерства и командования либеральным Временным правительством была развязана беспрецедентная по своим масштабам травля, перешедшая в избиения и убийства тех, кто осмеливался показаться на улице в военной форме. Кроме того, Родзянко справедливо полагал, что питерский пролетариат, развращенный
