– Я сказал это на всякий случай. Если кого обидел, извините. Теперь далее. После гибели Старцева Сойкин станет командовать вторым взводом, пока не будет утвержден новый командир.
– Мы вообще-то уже посоветовались, – сказал Казачок. – И решили, что новым командиром будет Сойкин, а заместителем Анька. В смысле, курсант Кирьякова.
– Дело ваше. Кроме этого, хочу принести свои извинения сержанту Игрищеву. Когда я понял, что разведка разыскала здесь шпиона, то первоначально подумал на тебя, Станислав. Так что извиняй, – я сделал паузу. – Теперь насчет Зайцевой…
– Как мы с ней поступим? – спросил Потапов.
– Убьем, естественно, – ответила Кочетова.
– Убьем, – повторил я. – Слишком по-граждански. На войне не убивают. На войне выводят из строя, уничтожают, ликвидируют, нейтрализуют. Но не убивают. Кроме этого, по-моему, далеко не самым разумным будет взять и уничтожить человека, которого все мы считали своим союзником. У нее ведь заслуг перед Федерацией больше, чем у вас всех, вместе взятых. Но несмотря на это в живых мы ее, конечно, тоже не можем оставить.
– Значит, все-таки, убьем. И кто это сделает? – задал вопрос Потапов.
– Я хоть сейчас ей горло перережу! – Кочетова красноречиво вынула нож из ножен. – Но сначала…
– Тихо, Кочетова! – перебил я. – Если хочешь крови, то на войне ее будет достаточно. Но вообще я не замечал раньше в тебе такой кровожадности. Мы не фобосианцы и не издеваемся над пленными. В бою – пожалуйста, хоть разорври противника на части, но если его захватили в плен, то никаких физических воздействий! Зайцевой мы просто пустим пулю в лоб. Но не сейчас. Я хочу выяснить, зачем она это сделала. Ведь она – представитель военной династии Зайцевых, одной из старейших военных династий. Ее отец погиб в сражении против Антифедерального Альянса, с которым союзничали фобосианцы. Так что я хочу узнать причину ее предательства.
Я задал этот вопрос Зайцевой, когда Корнелюк привел ее с гауптвахты.
– Во всем виновата любовь, – призналась она. – Как это случилось, не скажу, но я влюбилась в одного из членов фобосианского Совета. Того единственного, когорого вам не удалось ни убить, ни взять в плен. Может быть, я выдаю тайну, но он выжил, хотя вы повредили его челнок. Передавая сведения, я мстила за ваше нападение на его планету. Скажу честно – я его люблю до сих пор.
– Любовь и смерть так близки, так похожи. Однажды их приняв, вернуть мы никогда не сможем! – Сойкин процитировал строчку из какого-то стихотворения.
Зайцева грустно посмотрела на него. Я понял, о чем она думает и вообще подоплеку ее преступления. После гибели отца она оказалась одна. Хотя Зайцева обладала сильным характером, она привыкла, что рядом был кто-то сильнее. Ей нужна была опора. И она нашла ее в этом фобосианце. Но почему ее любимым стал наш враг? Ведь среди военных есть немало людей, достойных ее. Да и почему только военных? Население Федерации – двести миллиардов человек. Но это только лишний раз подтверждает истину – сердцу не прикажешь.
– А он-то тебя любит? – спросил я.
– Надеюсь, что да, – она грустно опустила глаза.
– Но ты понимаешь, что тебя ждет?
– Конечно, понимаю. Смерть, – она произнесла это так спокойно, как будто ничего страшного не произошло. – Разрешите только две просьбы?
– Разрешу, почему бы и нет.
– Хорошо, – она сняла с шеи медальон, который, насколько я помню, всегда носила, и протянула его мне.
– Здесь очень сильный яд…
– Ясно, – я взял медальон. Все было понятно без слов. – А вторая просьба?
– Постарайтесь сделать так, чтобы мое тело передали фобосианцам.
– Конечно, – я зажал в руке медальон. – Сейчас вернусь.
С тяжелым сердцем я приготовил в столовой бокал с яблочным соком и высыпал туда треть яда из медальона.
– Вы не против, – сказала Зайцева, когда я вернулся, – если мы выйдем на чистый воздух?
– Пожалуйста. Ребята, останьтесь тут. Игрищев, с нами.
Мы вышли на плац. Я посмотрел на Зайцеву. Теплый ветер развевал ее длинные, до пояса, волосы. На щеках девушки горел румянец.
Она взглянула на мир вокруг. Мир, который ей предстояло покинуть. Вдали, за оградой базы, виднелся зеленый луг, обрамленный с двух сторон лесом. В деревьях пели птицы, и их пение доносилось сюда.
Мне вдруг вспомнились события менее чем годичной давности. Полутемная палата медчасти на Луне, тусклый свет, и Зайцева, плачущая после того, как я сообщил ей о смерти отца. Вот тогда в ней и произошел надлом. Именно тогда она дала слабину и чуть позже позволила себе влюбиться в фобосианца. Во врага. В те несколько недель, что она отсутствовала в Федерации, скорее всего, она и познакомилась с ним. И сейчас она должна умереть.
А ведь все могло сложиться по-другому. Отстранили бы от работы, а там, может быть, и депортировали ее в Халифат, предварительно стерев важные сведения из памяти. Но возврата нет. Я делаю то, что должен. Но смогу ли я простить себе это когда-нибудь?
– Как хорошо все-таки, – вздохнула она.
Зайцева вновь окинула взглядом пейзаж, как будто пытаясь в последний раз увидеть и запомнить все. Мне стало не по себе от этого взгляда. Это не было нервным истощением человека, которому все равно, что с ним произойдет. И это не был железный самоконтроль – даже аппаратура «бессмертных» не улавливала
