сгорбленным черноволосым. А еще одной причиной, почему никто не удосужился допросить калеку и его исхудавшего спутника, был страх. Каждый ратник прекрасно знал, что однажды подобная судьба может постигнуть и его самого. Ярлы, хавдинги, даже бонды могут позволить себе кормить при себе пару-другую калек — проявляя щедрость или отдавая дань кровным узам.
Но благодарность или забота о бесполезных — слишком большая роскошь для готовящейся к войне страны.
На его потешную гримасу рассмеялся даже, несмотря на головную боль, Амунди, однако сказал, что дочь Раны Мудрого, должно быть, уже вернулась от конунга и неплохо было бы им возвратиться на корабль.
— Двух лошадей я оставлю вам, — посерьезнел целитель. — Неизвестно, удастся ли вам найти их на острове. Остальные или останутся здесь, если найдется сегодня корабль в Фюркат, или же мне придется возвращаться назад верхом, ведя запасную лошадь в поводу, — объяснял он уже дорогой.
Когда они подошли к «Линдормру», на пристани их уже ждал дружинник Гвикки с оседланными лошадьми.
— Чалых на борт, — кивнул ему Гвикка, — остальных оставишь здесь.
— Задержись ненадолго, — обратился вдруг к сыну Эгиля отошедший на пару десятков локтей к домам целитель.
— Да? — нетерпеливо обернулся к нему Грим.
— Возьми, — сказал Амунди, протягивая ему какой-то округлый предмет, завернутый в темную тряпицу.
— Что это? — недоверчиво спросил Квельдульв.
— Снадобье. Подожди… Не спорь. Я не требую, чтобы ты выпил это сейчас или когда-либо позже. Я могу только посоветовать тебе выпить его, когда руны скажут тебе, что пришло время.
— Я спрашивал, что это?
— Отвар из пленки с красного гриба с дурманом. Да, да — тот самый, что пьют перед битвой те, кто станет берсерком в бою, но в этот я добавил еще пару своих трав.
— Зачем?
Амунди помедлил.
— Чтобы вернуть тебе память.
— Стринда, это ведь не я упал в реку. Мне отвар не нужен.
— Я не ту память имею в виду. Быть может, я уже и немолод, но разум мой тверд. Это ведь я первым рассказал тебе о травах и рунах. Я не верю, что все это исчезло из твоей памяти, ты просто не пускаешь руны в себя, пытаешься отмахнуться от вещих снов. Мой отвар откроет тебя видениям.
Лицо Грима вдруг побелело и застыло, будто каменная маска, из которой, как через две дыры, глянула на Амунди тьма.
— Нет.
— Как знаешь. — Тон целителя был мягок. — И все же пообещай мне…
— Ветер меняется, — крикнула с палубы драккара Карри.
— Иду, — не оборачиваясь, отозвался Грим и, повернувшись к травнику, добавил: — Времени нет.
— Обещаешь?
— Да.
— Пересказать мне, если сможешь, то, что увидишь. — Целитель лукаво улыбнулся.
— Ах ты… — собрался было уже выругаться Грим, но лишь махнул рукой. С палубы что-то крикнули, и, кивнув на прощание целителю полубеспомощно-полунасмешливо, — сын Эгиля побежал вниз по склону и дальше по сходням на борт драккара, на ходу заталкивая в котомку фляжку.
Ветер, несмотря на все беспокойство Карри и кормчего «Линдормра» Торарина, не переменился, и до острова они добрались сравнительно благополучно. Благополучно отчалил и растаял в наползавшем с севера легком тумане «Линдормр».
Но тут же начались и неприятности. Грим полагал, что скрываться им не придется, в крайнем случае обмануть пару чересчур любопытных путников или, быть может, несколько франкских дозоров.
И все же с первых нескольких миль, какие они проделали по острову, Грим осознал, что все лесные дороги кишат отрядами, не говоря уже о харчевнях на перекрестках и обжитых местах. Да что там, весь Гаутланд гудел, как растревоженное осиное гнездо. У ограды каждого хутора собирались своры вооруженных крестьян, враждебных и подозрительных, ожидающих недоброго от каждого приближающегося чужака. Первый же такой отряд попытался задержать их, отмахнувшись от сочиненной на ходу байке, что они дескать возвращаются с хутора паромщика у переправы через Рив, преподнеся ему посланный Гюдой Кнутом мед. Кнута был ближайшим соседом Хамарскальда, его усадьба находилась на опушке леса, в котором стояло родовое гнездо Бранра. Однако вооруженные крестьяне видели лишь меч на поясе Грима, и у околицы остались лишь трупы не успевших закричать вояк, а самим Гриму и Скагги пришлось обойти селение лесом.
Франки, или кто они там были, похоже, за эти пару недель не решились занять остров целиком, ограничившись только городками и крупными селениями по побережью, очевидно, опасаясь нападения гаутландцев, поджидавших захватчиков за каждым поворотом дороги, за каждым деревом, домом или кустом. Таков здесь обычай, объяснял дорогой Грим. Гаутландцы, неоднократно подвергавшиеся нападениям, никогда не собирались большими дружинами. О едином ополчении гаутландских бондов Грим слышал лишь однажды, это было в правление Тунигоди, когда свейский конунг Гравдал решил было взять остров под свою руку. Тогда, измучив свейские дружины ночными набегами, убийствами из-за угла, немногочисленное ополчение бондов (хотя под стяг Грьотгарда Бодрого, тогдашнего херсира рьявенкрикской дружины, и собрались воины почти со всех хуторов, а бонды привели с собой даже отряды своих карлов) заставило убраться свеев с острова на немногих избежавших огня кораблях.
Сейчас же Гаутланд явно вновь готовился к войне. Сам воздух вокруг хуторов и усадеб будто дрожал от затаенной ярости. Жители острова были достойными, хотя и не всегда дальновидными, воинами, продолжал просвещать своего спутника Грим, отводя ольховую ветку, поскольку полагали лучшей защитой нападение и считали излишним терять попусту время на выяснение, с кем именно они столкнулись. Теперь из-за этого им и придется пробираться по большей части лесом, если они собираются поскорее попасть на хутор Тровина, не перебив при этом — Грим с плотоядной мрачностью ухмыльнулся — половины возможных союзников.
Так что весь последующий день они с ужасающей медлительностью — насколько позволяли усталые лошади — брели вдоль дорог по лесу и оврагам, грязь в которых нередко доходила до брюха лошадей. Но даже и так они видели высланные дозоры некоторые даже верхом, под командованием какого-нибудь крупного бонда. Однако встречались и иные — и намного более опасные; эти путешествовали, надвинув на головы капюшоны плащей, поодиночке, но чаще по три-четыре человека. Оружие у них неизменно было чем-нибудь обмотано, или в ножнах, чтобы не бряцало или не звенело.
Причем впереди всегда ехал какой-нибудь проводник — явно из местных жителей с луком или охотничьей пращей наготове.
Всякие люди бродят по Гаутланду, невесело размышлял Грим, впервые сознавая, какими опасностями чревато положение острова, как убежища всевозможных бродяг. Именно эти бродяги: беглые рабы, прячущиеся здесь от мести родичей убийцы, пираты, — короче, всяческий гулящий и безземельный сброд и решит, кому, в конце концов станет принадлежать остров. Кто-то из этих воинов останется воевать за тех, кто предложил им кров, а кто-то вполне способен отправиться искать себе места на службе у франков. Одни отряды выехали, чтобы попытаться остановить рейды захватчиков в глубь острова, другие же, наоборот, стремились к крепости, вокруг которой, по слухам, расположились, вытянув на берег часть кораблей, франки.
При этом и те, и другие будут более чем счастливы поймать и прикончить всякого, если они решат, что этот «всякий» может предоставить франкам какую-либо помощь или сведения.
