Поцелуй смерти

городах походят друг на друга особой атмосферой безнадежности, пронизывающей весь уклад жизни.

Улицы были почти пустыми – немногие обитатели мрач­ного района рисковали выходить так рано. Наркодилеры и проститутки, окончив ночную работу, заползли в свои норы до восхода солнца. Торговцы, которым хватало сме­лости содержать здесь магазины и лавки, еще не раскоди­ровали запоры на дверях и окнах. Продавцам, отваживав­шимся торговать вразнос с передвижных лотков, приходи­лось вооружаться и работать парами.

При виде черно-белой патрульной машины Ева нахму­рилась.

– Почему, черт возьми, они до сих пор возятся с сен­сорами? Поднять меня с постели в пять утра и все еще не обеспечить охрану места происшествия! Неудивительно, что эти идиоты не дослужились ни до чего выше «трупоискателей»!

Пибоди ничего не сказала. «Идиотов», – не без сочув­ствия подумала она, – ожидает знатная головомойка. Не хотела бы я оказаться на их месте".

К тому времени когда Пибоди вышла из машины, Ева уже пересекала тротуар, решительным шагом направляясь к двум ежившимся на ветру фигурам в униформе. Заметив ее, полицейские сразу расправили плечи. «Лейтенант уме­ет произвести впечатление на других копов, – подумала Пибоди, вынимая из машины чемоданчик со снаряжени­ем. – Она сразу привлекает к себе внимание».

Дело было не в ее высокой стройной фигуре и, уж ко­нечно, не в спутанных каштановых волосах со светлым рыжеватым отливом. Причина скорее заключалась в гла­зах цвета доброго ирландского виски – глазах истинного копа – и в неожиданно жесткой складке полных губ.

Лицо Евы казалось Пибоди особенно выразительным отчасти потому, что она никогда не пользовалась пудрой.

Ева Даллас была лучшим копом из всех, которых знала Пибоди. Такие без колебаний пойдут на любой риск и будут стоять до конца. «И такие пнут любой зад, который в этом нуждается», – подумала Пибоди, подойдя достато­чно близко, чтобы услышать окончание суровой лекции Евы.

– Подведем итоги, – холодно продолжала Ева. – Если вы вызываете отдел убийств и вытаскиваете меня из постели, то должны как следует организовать охрану мес­та происшествия и подготовить рапорт к моему прибы­тию, а не стоять здесь, открыв рот, как пара слабоумных. Вы ведь копы, черт возьми! Так и ведите себя соответст­венно.

– Да, сэр… лейтенант, – дрожащим голосом отозвал­ся младший из двух полицейских.

Он казался совсем мальчишкой, и только по этой при­чине Ева удержалась от дальнейших упреков. Она устре­мила ледяной взгляд на его партнершу, которая явно была отнюдь не новичком.

– Да, сэр, – сквозь зубы процедила женщина. В ее го­лосе звучало нескрываемое возмущение.

– Какие-нибудь проблемы, полицейский… Бауэрс? – осведомилась Ева.

– Нет, сэр.

Светло-голубые глаза Бауэрс резко выделялись на смуг­лом лице, темные волосы выбивались из-под форменной фуражки. На куртке не хватало пуговицы, а ботинки были стоптанными и нечищеными. Ева могла сделать ей замеча­ние, но решила, что убогая и грязная работа, которой вы­нуждена заниматься эта женщина, в какой-то мере оправ­дывает неопрятную внешность.

– Отлично, – кивнула Ева.

Она снова посмотрела на второго полицейского, и ее строгий взгляд несколько смягчился. Лицо его было бе­лым как бумага, он дрожал с головы до ног, и весь его облик наглядно свидетельствовал о недавнем окончании академии.

– Полицейский Трухарт, моя помощница покажет вам, как следует обеспечивать охрану места происшествия. Отнеситесь к этому с должным вниманием.

– Да, сэр.

– Пибоди! – бросила Ева через плечо, и в тот же миг у нее в руке очутился чемоданчик со снаряжением. – Пока­жите, что вы обнаружили, Бауэрс.

– Бездомного белого мужчину. Известен под прозви­щем Снукс. Вот его лачуга.

Она указала на довольно изобретательно оборудован­ное убежище, состоящее из упаковочной клети, разрисо­ванной цветами и звездами, и увенчанное мятой крышкой из-под ящика для переработки отходов. Вход прикрывало побитое молью одеяло, над которым красовалась само­дельная вывеска с лаконичной надписью «Снукс».

– Он внутри?

– Да. В наши обязанности входит заглядывать в такие вот жилища в поисках мертвецов. Мертвее этого не бывает.

Ева поняла, что последняя фраза претендует на юмор.

– Еще бы! Ну и запашок, – пробормотала она, подой­дя ближе, где даже ветер не мог рассеять зловоние.

– Это меня и насторожило. От таких людей всегда во­няет потом, мусором и кое-чем похуже, но у этого трупа другой запах.

Ева шагнула ближе. Сквозь миазмы мочи и грязного тела она ощущала сладковатый тошнотворный запах смерти с явным металлическим привкусом крови. Но ни­чего особенного, на ее взгляд, в этом запахе не было.

– Кто-то пырнул его ножом? – спросила Ева. С тру­дом удержавшись от тоскливого вздоха, она открыла чемо­данчик. – За каким чертом? У этих бомжей нечего красть.

Впервые губы Бауэрс скривились в усмешке, но взгляд оставался холодным и неприветливым.

– Тем не менее кто-то что-то у него украл.

Довольная собой, она шагнула назад, искренне надеясь, что крутого лейтенанта изрядно потрясет зрелище за потрепанным одеялом.

– Вы вызвали патологоанатома? – спросила Ева, по­крыв руки и ботинки обеззараживающим составом.

– Осторожность прежде всего, – чопорно отозвалась Бауэрс. В ее глазах все еще поблескивали искорки злос­ти. – Я решила предоставить это отделу убийств.

– В конце концов, мертв он или нет? – Ева с отвра­щением отодвинула одеяло и, наклонившись, вошла в ла­чугу.

Зрелище смерти всегда вызывало у Евы потрясение, хотя и не такое сильное, как рассчитывала Бауэрс. Ее ни­когда не оставляло равнодушным то, что одно человечес­кое существо способно сотворить с другим. Кроме того, она всякий раз ощущала самую обыкновенную жалость к жертвам – чувство, которое стоящая рядом с ней женщи­на никогда не испытывала и потому не могла понять.

– Бедняга, – тихо произнесла Ева и присела на кор­точки для визуального осмотра.

Бауэрс оказалась права в одном – представить себе кого-либо мертвее Снукса было практически невозможно. Тело походило на мешок с костями, волосы были вскло­кочены, глаза и рот широко открыты, причем во рту оста­валось не более половины зубов, Люди этого типа редко прибегали к помощи стоматологии – и вообще медицины.

Тусклые глаза грязно-коричневого оттенка уже покры­лись пленкой. Мертвец выглядел глубоким стариком, и, даже если бы его жизнь не оборвало убийство, ему вряд ли удалось бы протянуть еще несколько лет, которые могли бы обеспечить достойное питание и врачебный уход.

Ева заметила, что его ботинки, хотя и покрытые тре­щинами и царапинами, не слишком износились. Одеяло, лежащее сбоку, тоже было не очень старым. В помещении имелись даже кое-какие безделушки – голова куклы с широко открытыми глазами, фонарик в форме лягушки, треснутая чашка с аккуратно изготовленными из бумаги цветами. Стены покрывали бумажные фигурки – деревья, собаки, ангелы, а также цветы и звезды, напоминающие те, что украшали снаружи стены импровизированного жи­лища.

Ева не нашла никаких признаков борьбы, свежих уши­бов или поверхностных ран на теле. Однако в груди его зияла дыра размером с кулак. Тот, кто прикончил старика, действовал с аккуратностью хирурга. «По-видимому, – подумала Ева, – убийца Снукса извлек у него сердце, вос­пользовавшись скальпелем».

– Вы правы, Бауэрс. Это убийство.

Ева выбралась наружу, опустив занавеску. При виде самодовольной усмешки на лице Бауэрс она стиснула ку­лаки, чувствуя, как кровь начинает стучать в ее висках.

– О'кей, Бауэрс, мы не нравимся друг другу, и тут ни­чего не поделаешь. Но вы не должны забывать, что