— План подходящий, — одобрил Лукин. — Но как вы уйдете в форме советского офицера?
— Моряки мне приготовили цивильный костюм.
— А кто такой этот врач Дубровский? Он проверен?
— Нет, мы его, к сожалению, мало знаем. Потому-то и решили, что я всыплю ему в чай большую дозу снотворного.
— Где вы его возьмете?
— Моряки обещали раздобыть.
Побег назначили на 26 августа 1944 года.
Накануне вечером Николай Власов «внезапно» почувствовал себя плохо, и его положили в лазарет. Моряки передали Власову две порции снотворного, и ему удалось всыпать его в стакан врача. Николай, притворившись спящим, видел, как Дубровский боролся со сном. Клюет носом, глаза слипаются. Наконец сон одолел его.
Все рассчитано до минуты. Сразу же после смены караула Маракасов, Шулепников и Бегетов встают и тихонько крадутся по коридору в пустую камеру, где подготовлена встреча с Власовым. Уже на месте и Сысоев с веревкой, которая припрятана у него на груди под рубахой.
Час ночи. Власов встает с койки. Моряки сняли фанеру и, затаив дыхание, ждут. Летчик выдавливает ногой штукатурку и кирпичи.
Вот показалась его голова… Власов натягивает серый костюм. И вдруг раздается истошный, пронзительный крик:
— Человек убежал!
Это поднял тревогу проснувшийся врач Дубровский.
— Все равно бежим, — шепнул Власов своим друзьям, и они устремились вниз.
Раздались пронзительные звонки, вспыхнули прожекторы, выскочила охрана с овчарками. Провал! Власов забежал в уборную. Там его схватили гитлеровцы. Схватили и двух моряков — Маракасова и Леонова. Остальные успели скрыться в своей камере. Николая посадили в карцер. Всех узников тут же подняли, пересчитали. Поставили дополнительную охрану.
На следующий день началось расследование, приехали офицеры из гестапо и объявили, что если к двенадцати часам организаторы побега не сознаются, то каждый пятый моряк будет расстрелян. Организацию побега взяли на себя двое отважных моряков — Маракасов и Леонов, этим они спасли лагерь от массовых репрессий. Их отправили в Нюрнберг и передали гестапо.
Власова сильно избили. Утром его вывели на прогулку без орденов и Звезды Героя. Генерал Лукин смотрел на него из окна. Лицо в кровоподтеках, но голову держит высоко, гордо, всем своим видом говорит: «Ничего. Мы еще поборемся!» Вот он то и дело поглядывает на окно камеры, где сидит Лукин. Генерал помахал платком, дав знать, что видит. Власов едва заметным движением ноги подал знак: «Здесь, под камнем, смотрите».
Генералу Лукину всегда было трудно выходить на прогулку. Но на этот раз он ждал ее с особым нетерпением… Под камнем он обнаружил записку и Золотую Звезду Героя. Вернувшись в камеру, Лукин прочел записку: «Товарищ генерал, у меня к вам просьба: если что со мной случится, а вы останетесь живы, сохраните эту Звезду, отвезите ее в Москву, покажите моим родителям и сдайте куда следует. Не хочу, чтобы она досталась фашистам. Я бодр. Все равно, пока жив, еще раз попытаюсь бежать».
Генерал Лукин зашил Звезду в гашник. После войны он выполнил просьбу отважного летчика. Вернувшись после освобождения из плена в Москву, он передал Золотую Звезду Героя за номером 756 в Управление кадров Наркомата обороны СССР. Теперь она хранится в Центральном музее Вооруженных Сил СССР.
Власова, избитого до полусмерти, отвезли в ту же тюрьму в Нюрнберге, где уже сидели Маракасов и Леонов. Хотя они сидели по разным камерам, но Маракасову все же удалось связаться с Власовым и наладить с ним переписку. Они условились, что убегут из тюрьмы при первой же бомбежке Нюрнберга.
В начале октября 1944 года был массированный налет на город. Воспользовавшись этим, Маракасов и Леонов вышибли дверь своей камеры и открыли двери других камер. Маракасов побежал к Николаю, нашел его, и они бросились из тюрьмы. Но охрана уже успела прийти в себя. Беглецы нарвались на автоматы, направленные на них в упор. Их загнали в подвал.
Через несколько дней Маракасова и Леонова заковали в кандалы и отправили в концлагерь Дахау. Их должны были расстрелять. Но эти патриоты чудом остались живы. 29 апреля 1945 года узников Дахау освободили союзники.
Николай Власов из Нюрнбергской тюрьмы был переведен в концлагерь Маутхаузен и посажен в блок смерти № 20. Там Власов был одним из организаторов массового восстания военнопленных. 27 января 1945 года эсэсовцы увели Власова на расстрел. Прощаясь с товарищами, Власов громко воскликнул: «Прощай, моя дорогая мама! Прощай, любимая Родина! Прощайте, товарищи!»
…Н-ский гвардейский истребительный авиационный Оршанский Краснознаменный полк. В казарме третьей эскадрильи на вечерней поверке старшина перед строем произносит:
— Подполковник Власов!
И с правого фланга раздается:
— Герой Советского Союза подполковник Николай Иванович Власов пал смертью храбрых в бою за свободу и независимость нашей Родины!
Мосбург — Париж
Весна в Германию приходит раньше, чем в Россию. Даже в конце марта под Москвой еще лежат плотные синеватые снега, лишь на взгорках, обращенных к солнцу, снег рыхлеет и в солнечные дни из-под него на короткое время выползает талая вода. И реки еще скованы льдом. А под Нюрнбергом в марте зеленеет трава и вот-вот лопнут почки на корявых тополях.
В безоблачном небе даже в одиночку безнаказанно летают английские и американские самолеты. В перерывах между бомбежками они сбрасывают листовки. Эти листовки попадают и в крепость Вюльцбург. В одной из них за подписью Рузвельта, Черчилля и Сталина говорилось: «За жизнь каждого военнопленного отвечает не только комендант лагеря — начальство, но и каждый немецкий солдат, охраняющий этот лагерь».
Всем было понятно, что война близится к концу. Моряки раздобыли где-то немецкую карту с нанесенной обстановкой и передали генералам. Теперь можно было пусть по отрывочным сведениям, пусть не совсем точно, но следить за ходом боевых действий на фронтах.
Но и без карты скоро стало ясно, что к Нюрнбергу с запада подходят союзники. Уже была слышна орудийная стрельба. Генералы понимали, что это бьет не зенитная артиллерия по самолетам, а идет обыкновенная артиллерийская перестрелка, где-то совсем недалеко — бой. Скоро в артиллерийскую канонаду стала врываться пулеметная и автоматная стрельба.
К генералам зашел помощник коменданта пожилой майор фон Иббах с грустными глазами. В отличие от изувера-коменданта, этот не изощрялся в издевательствах над пленными. В свои шестьдесят лет он без особого рвения исполнял служебные обязанности. На фронте не был, но воевали его два сына. Один погиб под Сталинградом. О втором он ничего не знал.
— Настроение у меня паршивое, — признался он генералам. — Ваши войска вступили в Восточную Пруссию. А у меня пропал сын. И нигде не могу справиться о нем. Никому теперь до нас нет дела.
Как ни странно, но генералы сочувствовали этому немцу.
— Не убивайтесь так, господин майор, — утешал его Лукин. — На войне письма долго идут, возможно, почта плохо работает.
— О нет, у нас почта хорошо работает. Видимо, или убит, или попал в плен. — Он вздохнул, посмотрел из-под седых лохматых бровей на Лукина: — А я знаю, что такое плен.
— Напрасно думаете, господин майор, что русские будут мстить пленным. Мы не фашисты, нам чужды зверства над безоружными солдатами.
