душе…
— Москва! — громко произнес кто-то.
Лукин вздрогнул, вплотную прильнул к стеклу. Под крылом самолета масса огней. Пилот будто специально сделал круг над Центральным аэродромом. Лукин жадно всматривался в его очертания. Этот аэродром был ему очень хорошо знаком. Сколько раз он в бытность военным комендантом столицы обеспечивал здесь порядок во время тренировок войск к праздничным военным парадам! Сейчас самолет опустится на это поле. Сейчас генерал Лукин ступит на родную землю.
Родная земля! Кончились годы разлуки с тобой. Как ты встретишь своего сына?
6. Проверка
Преданный человек, в звании восстановить, если желает — направить на учебу, по службе не ущемлять.
Недалеко от Москвы
На взлетном поле и возле здания аэровокзала — ни души. Подрулили к ангарам.
— Что-то не видно ни родных, ни музыки, ни цветов, — проговорил Лукин.
Ему никто не ответил. Все молчат. Трапы никто и не думает подавать. Двери закрыты. В самолете установилась гнетущая тишина…
После получасового ожидания, которое всем показалось вечностью, на взлетное поле выехали два стареньких автобуса и несколько легковых автомобилей. Из приземистого здания аэровокзала вышла группа военных во главе с генералом. Постояли, посмотрели в сторону прибывших и удалились.
Наконец подкатили трап.
— Выходите!
Генералы один за другим спустились на землю. Плотный коротконогий майор с листком в руках начал выкликать фамилии и распределять по автобусам. Дошла очередь до Лукина. Офицер указал в сторону легковой машины:
— Вас прошу сюда.
На заднее сиденье рядом с Лукиным сели два молоденьких лейтенанта. Машина тронулась с места и, обогнув здание аэровокзала, покатила по Ленинградскому проспекту. Сердце замерло. Москва! Любимая Москва!
— Куда везете? — спросил Лукин.
— Вы же хорошо знаете Москву, сами видите.
— Москву-то я знаю. Едем по Ленинградскому проспекту. А дальше куда?
— Узнаете.
Промелькнул Белорусский вокзал. На Лесную не свернули, — значит, не в Бутырку… Улица Горького, дальше поворот к Театральному проезду, площадь Дзержинского… На Лубянку? Нет, поворот к Старой площади.
— В ЦК везете? — неуверенно спросил Лукин.
— Туда еще рано, — с усмешкой ответил сосед.
Машина вывернула на Маросейку.
— Неужели в Лефортовскую тюрьму? — вырвалось у Лукина.
— Пока едем в Люберцы, — сообщил наконец сидящий впереди майор.
За деревней Медвежьи Озера машина свернула с шоссейной дороги. На небольшой опушке стояли новые двухэтажные дома, уже выстроенные для обслуживающего персонала, а пока было решено разместить там бывших пленных генералов.
Вышли из автобусов. Тот же майор, который встречал их со списком на аэродроме, подал команду строиться.
— Я — комендант места, где вы будете жить.
— А что это за место? — задал кто-то вопрос.
Комендант не ответил. Он продолжал свое.
— Посмотрите сюда. — Он указал в сторону. — Вон, видите, стоит грибок? Под ним — часовой. Так вот, дальше этого грибка не ходить. Теперь посмотрите назад. Видите там лесочек? Туда тоже не ходить. А сейчас прослушайте, кто в какой комнате и с кем размещаться будет…
Комендант оказался совсем неплохим человеком. Лукину и Прохорову удалось без особого труда уговорить его поселить их вместе.
Через несколько дней генералов стали вызывать к следователям. Когда Лукин вошел в комнату, навстречу ему поднялся молодой среднего роста сухощавый майор. Он поздоровался, предложил сесть. Затем представился:
— Майор Афанасьев. Мне поручено вести ваше дело. Впредь можете называть меня — гражданин следователь.
— Без имени и отчества? — удивился Лукин.
— Так принято, — развел руками Афанасьев и, взглянув на Лукина умными, добрыми глазами, добавил: — Можете курить. Угощайтесь, — и пододвинул пачку «Норда».
— Давайте-ка, товарищ майор… Простите, гражданин следователь, я вас угощу. — Лукин достал пачку в золотистой обертке с замысловатым рисунком.
Афанасьев с интересом рассматривал пачку, осторожно достал сигарету, но прикуривать не спешил, долго нюхал.
— Французские, даже жалко такой табак палить.
— Курите, курите. У меня этого добра хватает. Есть и английские и американские.
— Откуда у вас такое богатство?
— Союзники подкинули.
Упоминание об этом вернуло следователя к прозаическим делам. Он придвинул к себе папку. На ней четко выделялись крупные типографские буквы «Дело» и чуть ниже: «Лукин М. Ф.».
Так генерал Лукин впервые увидел свое «Дело». Оно было пока тонким — всего несколько листков. Но с этого дня оно будет пополняться листик за листиком, пухнуть день за днем.
В отличие от некоторых следователей, допрашивающих других генералов, Афанасьев никогда не проявлял грубости, не задавал бестактных вопросов, не старался «поймать на крючок» своего подследственного. Это был умный, интеллигентный человек. Он прекрасно понимал, что перед ним сидит человек с невероятно тяжелой и героической судьбой. Порой Лукин ловил себя на мысли, что вот сейчас Афанасьев не выдержит, швырнет свою трофейную авторучку и скажет Лукину: «Хватит, дорогой товарищ Лукин! Не могу больше подвергать вас унизительным допросам, езжайте домой!» Но это только казалось Лукину. Суровый порядок проверки распространялся на всех, кто волей или неволей побывал в фашистском плену. Проверить надо было очень тщательно каждого. А майор Афанасьев был добросовестным работником…
В один из дней генералам выдали новое офицерское обмундирование. Добротное, габардиновое, правда, без погон. Но оно преобразило людей. Все даже как-то внутренне приободрились, подтянулись. А вскоре многих стали вызывать на беседу в Москву, к Абакумову. Многих, но не Лукина. Это обстоятельство его удивляло и настораживало.
Возвращались из Москвы генералы хмурые, удрученные. Еще глубже уходили в себя. По всему было
