«Почему?»
«Среди охотников не поощряются дружеские отношения между салагами и «дедами».
Ее ответ поставил меня в тупик. В детстве мы не были особенно дружны, поскольку не могли нормально общаться. А тут получалось, что Молчунья сама предлагает мне дружбу, несмотря на разницу в выслуге. Я вспомнил, как она пыталась всех нас выучить языку жестов, но никто, кроме Леськи, так его и не осилил.
И тут до меня дошло. Быть немой среди обычных людей ничуть не легче, чем салагой среди «стариков»! У нее как не было друзей, так и нет, а тут какой-никакой, а все же старый знакомый. К тому же она могла быть уверена, что хорошее отношение «старика» не отвергнет ни один из салаг. И была совершенно права.
«Я дико рад тебя видеть, – сказал я, почти не кривя душой. – После твоего отъезда у нас в городке столько всего изменилось!»
Мы уселись на кожух лебедки и принялись размахивать руками, делясь впечатлениями в полной тишине. Она рассказала о внезапной смерти отца, о том, с каким трудом поступала в учебку охотников. В глубинный состав путь ей закрыли сразу, но пренебречь ее умениями механика и водителя не смогли. И, конечно, боевое прошлое отца тоже было принято во внимание. Оказалось, что она охотится уже два года после учебки.
Я рассказал ей о жизни нашего городка после ее отъезда. О сближении Милки с Лукичом, о том, как Ритка узнала, что ее мать не родная, о том выборе, который мне пришлось сделать между океаном и Леськой. Последнее заинтересовало Молчунью больше всего, и она выяснила все подробности наших с Леськой любовных проб и ошибок. Рассказывая об этом, я ощутил невероятное облегчение, словно освободился от тяжкого груза.
«Жалеешь?» – спросила она прямо.
«Первый год в учебке заливал слезами подушку, – признался я. – Потом как-то привык».
«А почему Леська не стала поступать в учебку? Через несколько лет могли бы охотиться вместе».
«Она поняла, что в океане ей нравится не охота, а сам океан. Так она мне объяснила. Потом увлеклась морской биологией. Мама сказала, что она поступила на работу в исследовательский институт».
«У каждого свой путь, – жестами показала Молчунья. – Знаешь, что в таких случаях говорят охотники?»
«Не бери тяжелого в руки, а дурного в голову», – похвастался я своими познаниями.
«Вот именно. Если захочешь поболтать, я всегда рядом. Только Огурцу и Рипли о наших отношениях лучше не знать. Да и твоему чистюле тоже».
«Заметано!» – пообещал я.
«Кем тебя Огурец взял в команду?»
«Приказал учиться на снайпера. Дал сутки на подготовку к сдаче допуска до тысячи метров».
«Там экзамен не столько на знание, сколько на сообразительность и внимательность».
«Это как?» – насторожился я.
«Все зависит от ситуации, но есть несколько общих правил, как не поддаться на провокацию».
Я наклонился вперед и принялся внимательно следить за ее жестами, повествующими о предстоящем экзамене. Молчунья сообщала важные вещи, но я помимо воли несколько раз соскальзывал взглядом с ее рук на талию и бедра, прикрытые выправленной рубашкой.
В учебке я часто думал о женщинах, но одно дело фантазии, и совсем другое – женщина на расстоянии вытянутой руки. Больше всего меня возбуждала в Молчунье физическая ущербность. Казалось, что немая, пусть и старослужащая, может быть доступней здоровой девушки. Да и где эти здоровые девушки? Рипли не в счет, ее я не мог представить сексуальной партнершей в силу огромной разницы в возрасте. Другое дело Молчунья, она лишь года на два старше меня. Я решил обдумать это позднее и с трудом взял себя в руки, переключив внимание на детали завтрашнего испытания.
После всех объяснений Молчунья велела мне возвращаться в амфибию. Она полагала, что вместе нас видеть не должны, так что дальнейшие встречи должны были происходить только по ее инициативе. Я был не в том положении, чтобы спорить.
Комиссия Макамоты
Проснулся я от веселого крика Рипли:
– Подъем, лежебоки! – Она распахнула погрузочный люк, впустив в отсек свежий ветер. – Охотники встают вместе с солнцем! Форма «голый торс», строиться на палубе!
– Умыться хоть можно? – сонно спросил Пас, протирая глаза.
– Водные процедуры после зарядки!
Мы стянули с себя рубашки и выбрались на прохладный утренний воздух. Восход полыхал над кормой «Красотки», но до знойного полдня было еще далеко.
– Места мало, – сообщила Рипли, когда мы с Пасом изобразили шеренгу. – Но ничего. Сотни кругов по палубе вокруг «Ксюши» будет достаточно. Бегом марш!
Она первая рванула вдоль борта, и нам ничего не оставалось, как следовать за ней. Вскоре мы согрелись, а еще через несколько минут с нас уже пот катил градом. Рипли же никаких признаков усталости не выказывала, она была похожа на олениху, рвущуюся через дебри навстречу ветру – плечи расслаблены, грудь колесом, ноги мелькают размеренно и ритмично. В движении она выглядела великолепно, ничего не скажешь.
Кругов через шестьдесят я начал сдавать. Пасу было совсем худо, он ковылял, а не бежал, подгоняемый насмешками Рипли.
