Глава пятая
В этот день мне впервые пришлось вести бронепоезд в бой.
Петлюровцы с утра не давали о себе знать. Видно, заняв Проскуров, они делали перегруппировку сил и подтягивали резервы, чтобы снова обрушиться на нас.
Комбриг послал разведку, а бронепоезду приказал выдвинуться и пощупать противника — обстрелять район станции.
Мы двинулись. Между разъездом, где мы ночевали, и Проскуровом места холмистые, пересеченные балками, железная дорога поворачивает здесь то вправо, то влево. Куда ни глянешь — глаз упирается то в песчаный откос, то в зеленые террасы холмов. Пришлось мне останавливать бронепоезд, карабкаться на холмы и оттуда осматривать местность в бинокль. «Лучше уж помедлю, решил я про себя, — но зато выберу позицию как следует!» Иные места мне казались подходящими, да только с этих мест противник не был виден… Наконец я рассмотрел на горизонте знакомую серую башню водокачки. Но самый город еще был заслонен от нас холмами. Да и водокачку я видел не всю, а только самую ее верхушку.
Я еще продвинул бронепоезд к станции, еще, и наконец холмы расступились в стороны. Вон и Проскуров.
Но только вышли мы на открытое место, как грохнули орудия… Нас забросало землей и осколками.
Еле успел машинист оттянуть вагоны обратно за холмы.
— Здорово работают!… — сразу же заговорили все в вагоне, когда мы очутились опять за укрытием. Мы смеялись, стряхивали землю с шапок, с плеч, с рукавов. Каждый был рад, что цел остался.
— Да, отсюда не высунешься… — сказал матрос и покосился на меня. — У них это место уже, будь здоров, пристреляно!
Ничего не оставалось делать. Надо было приладиться так, чтобы стрелять перекидным огнем, через холмы.
Я велел Малюге заложить снаряд. Отошел от орудия, чтобы не мешать ему, а сам смотрю, как он возьмется за дело: ведь противник-то не виден!
А каменотес ничуть этим не смутился. Он наставил прицел на самую верхушку водокачки и давай гвоздить.
Неладно, вижу, делает: ствол пушки у него совсем в небо уперся, высоко снаряды идут, явно на перелет. И разрывов не видно: если бы хоть один снаряд угодил в станцию или упал поблизости, так мы бы уж наверняка целое облако дыма увидели, — взметнуло бы дым по самую крышку водокачки!
Нагляделся я еще в первом бою, какие разрывы у шестидюймового снаряда…
Ни черта, вижу, не стоит наша работа. Зло меня берет, а поправить ничего не могу. Как без рук! А каменотес все гвоздит да гвоздит без оглядки. Пламя хлещет меня по глазам, в ушах гудит. Стою я позади, у борта, и под грохот орудия считаю выстрелы. Отсчитываю каждый со злостью: «Седьмой… восьмой… девятый…»
«Как же, — думаю, — быть? Ведь не то делает, совсем не то. А что надо? Что надо-то?»
— Сто-ой!… — бросился я к каменотесу на двенадцатом выстреле. Отставить стрельбу.
Каменотес даже попятился от неожиданности и убрал руку с прицела. А племянник его как вкопанный остановился у лотка со снарядом в руках. Скользкий стальной двухпудовик чуть не выскочил у него из рук, парень кряхтя наклонился и опустил снаряд на пол.
Матрос, смазчик, рослый железнодорожник — все повернулись ко мне.
С минуту еще лязгал и дребезжал буферами раскачавшийся от выстрелов вагон, потом стало совсем тихо.
— Вслепую, отец, стреляешь, — сказал я. — Желтозадым на потеху… Наблюдательный пункт нужен!
— А где же это у нас наблюдатель? — Малюга прищурился на меня из-под своей соломенной шляпы и усмехнулся.
Кровь бросилась мне в лицо… Я сжал кулаки.
Малюга в смущении стал пятиться от меня, но я уже овладел собой.
Не глядя ни на кого, я отбежал в угол вагона, где среди всякого хлама валялись телефонные аппараты, пучки спутанного провода, лопаты, топоры.
— А ну-ка, помоги мне! — подозвал я матроса. — Надо телефонную линию проложить.
Матрос присел возле меня и начал копаться в проволоке.
— Эх, не обучен я этому делу, — бормотал он. — Концы да концы, а как их свяжешь? Морским узлом, пожалуй, и не годится… Эй, фуражки с молоточками! — крикнул он, обернувшись к нашим железнодорожникам. — Может, вы в этом деле кумекаете?
Подошли оба железнодорожника, замковый и смазчик, но и они, как Федорчук, не знали, с какой стороны подступиться к аппаратам. Смазчик полез было в провода, но тут же запутался в них с руками и ногами, как в тенетах, и долго отстегивал узелки проводов от пуговиц и раскручивал петли с рваных, в заплатах сапог.
Я стоял, не зная, что делать.
«Тьфу ты, черт, ведь был же на бронепоезде телеграфист — этот, с желтыми кантами… Так негодяй Богуш прогнал его!»
— Товарищ командир! — вдруг услышал я голос с насыпи. Гляжу, около паровоза стоят два наших красноармейца-пулеметчика. Воду пьют из тендера, присасываясь к водомерным краникам.
— Ну, чего вам? — отозвался я.
Один из красноармейцев подбежал к вагону, румяный, с бровями подковкой, и я сразу узнал в нем Никифора, того самого, который вчера первый открыл огонь по петлюровцам.
— Вы телефонистов спрашиваете? — сказал он, стряхивая воду с гимнастерки. — У нас в команде имеются.
— Телефонист?… Давай его скорее сюда!
Оба красноармейца проворно влезли в вагон.
— Вот они, телефонисты, — сказали они, став рядом.
— Даже двое? Вот здорово! Ну, беритесь, ребята, за дело, тут каждая минута дорога.
Красноармейцы бросились в угол вагона, разрыли, перекидали в четыре руки весь хлам и под старыми, порыжевшими пучками проводов отыскали телефонную катушку. Они покувыркали ее по полу, осмотрели со всех сторон. Попробовали на ощупь блестящий просмоленный провод.
— Хорош! — сказали они в один голос. — Будет действовать!
И сразу же начали прокладывать линию. Один телефонист спрыгнул в канаву у рельсов и установил аппарат. Возле аппарата он воткнул в землю штык от винтовки, к штыку прикрутил обрезок провода и соединил его с аппаратом. А землю вокруг штыка полил водой, как цветок поливают: это чтобы сухая земля стала проводником электричества.
— Есть, — кричит, — заземление!
А в это время Никифор, отдав конец провода с катушки товарищу, вскарабкался по откосу на холм. Катушку он взял на ремень, перекинул ее за спину, как сумку. На локоть поддел второй телефонный аппарат.
Я выпрыгнул из вагона и побежал вслед за ним.
— Куда линию? — спросил Никифор, оборачиваясь ко мне.
Я указал ему на два деревца. Деревья были высокие, ветвистые и сразу бросились мне в глаза.
До них было всего с полверсты.
«Только как же перебежать туда? Местность открытая…» Но не успел я прикинуть дорогу, как Никифор, прихлопнув на голове свою фуражку, бросился к деревьям напрямик.
— Стой! — я поймал его сзади за пояс. — Не видишь — башня? А если у них там наблюдатель?
Никифор попятился и сразу присел на корточки.
— А я и не заметил, что башня, — сказал он, смутившись. — Тогда в обход надо, по-за холмами.
