— Постой-ка, постой! — остановил меня Иван Лаврентьич. — Ты приказы читаешь? Видел сегодняшний приказ по бригаде? Там тебе благодарность товарищем Теслером объявлена.
— Нет, не видел… и не понимаю — за что же мне?
— Как за что? — строго перебил Иван Лаврентьич. — В Красной Армии по пустякам благодарностей не раздают. За боевые заслуги тебе благодарность! Послушай-ка, что пленные говорят: ты ведь у них батальон пехотного резерва вывел из строя. На обратном скате высоты поспать устроились. А ты их и стукнул своим навесным огнем… Молодчина, догадливый!
Я подумал: «Вот даже из тыла достал… А если бы я был на передовой? Эх!» Я повернулся и выбежал из зала.
После поражения белых у высоты «46,3» на всем жмеринском фронте наступило затишье, и бригада смогла отдохнуть.
Отдыхали посменно: каждые сутки снимался с позиции какой-нибудь батальон пехоты, или взвод кавалеристов, или полубатарея. Когда отдохнули передовые части, подошел и наш черед.
Перед тем как отправиться на отдых, я разложил свою карту и внимательно изучил местность.
— Вот лесок, — сказал я ребятам. — Туда и двинем. Ягод пособираем, может, и грибы уже пошли.
Я дал машинисту маршрут — и бронепоезд, сделав десяток верст, вкатил в сосновый лес.
В лесу стоял домик. Матрос сразу же наладил туда нашего долговязого кока варить обед, сбегал к домику сам и, возвратившись, сообщил мне, что тут живет смотритель лесного склада с семейством.
— К себе приглашает, — добавил к своему отчету матрос. — Так и сказал: «Начальника вашего попрошу чайку со мной откушать». Чую, что он не только чай выставит. Человек с понятием. — Тут матрос причмокнул и сказал мне на ухо: — Пойдем, что ли, сделаем визит с корабля местному консулу?
Мы пошли. Смотритель, старичок в чесучовом пиджаке, церемонно встретил меня у порога, а усадив за стол, долго и хлопотливо угощал всякими соленьями и маринадами.
Налил и по чарочке своей домашней настойки, приготовленной на полыни.
Мы чокнулись за победу Красной Армии, за водворение мира. Потом пошли глядеть хозяйство смотрителя.
Возле самого домика, за углом, был огорожен небольшой цветник с пчельником. Под мерное гудение пчел старичок завел разговор про ульи и, вдруг распалившись, стал нам доказывать, что пчеловодство в стране неминуемо погибнет, если Советская власть не введет декретом какие-то особенные ульи «системы Дадана». Мы с матросом поспешили согласиться на все — и на декрет, и на «Дадана», — потому что проклятые пчелы явно готовили на нас нападение и одна таки ужалила матроса в щеку.
Старичок сделал пострадавшему Федорчуку примочку, но нас не отпустил: он потребовал, чтобы мы еще осмотрели «утепленный» коровник и колодец с ключевой водой.
Пришлось согласиться.
— Вот навязались в гости на свою голову… — проворчал матрос, подтянув штаны и пролезая через навоз в коровник.
Наконец смотритель, видимо решив, что мы вполне оценили все усовершенствования в его хозяйстве, открыл ворота лесного склада.
Вошел я на склад, взглянул на штабеля разделанного леса, и тут меня как в лоб ударило: вот куда надо было давным-давно забраться! Вот что нас с бронепоездом выручит! Бревна, доски — чем не защита от пуль и снарядных осколков? Вполне подходящий материал, я это знал по саперным работам. Не раз видел на позициях, как строят бревенчатые укрытия — блиндажи — для пулеметов, и даже сам однажды такой блиндаж выстроил, что вражеские пушки пронять его не могли. Почему же в полувагоне не соорудить блиндаж? Не ездили еще на колесах блиндажи, так пусть поездит один!
Решив, я сразу начал действовать.
Ребята уже пообедали, отдохнули и слонялись без дела. Кто грибы высматривал на опушке леса, кто зайчишку подстерегал, кто постирать пошел к ручью.
Я созвал паровозным гудком всю команду, велел взять у смотрителя топоры, пилы, раздобыл гвоздей и кузнечных скоб и поставил ребят на стройку.
Сначала не очень охотно махала топорами моя команда. А потом, как увидели ребята, что дело получается, да смекнули, к чему я весь огород горожу, тут и топоров не хватило: все вдруг оказались природными плотниками!
Блиндаж сделали так: обшили вагон изнутри, по железным бортам, толстыми двухдюймовыми досками. Только обшивку поставили не вплотную к бортам, а отступя примерно на ширину лопаты. Получилась у нас как бы коробка в коробке: в железную коробку вагона вставили еще деревянную. И весь промежуток между двойными стенками завалили мешками с песком. У вагона получились блиндированные борта, которые не боятся ни пуль, ни снарядных осколков.
Пули и осколки застревают в песке. Только фугасный снаряд, и то при прямом попадании, может продырявить такую стену. Но от фугаса, даже обычного полевого калибра в три дюйма, не спасает бронепоезд и броня, будь она трижды стальная.
Конечно, подвернись мне в это время броневые листы, я бы за них весь свой блиндаж с придачей отдал. Сталь в бою не загорится, а нашу сосновую броню поджечь ничего не стоило. Да и вид уж, конечно, у вагона не тот, не грозного вида! Какая гроза в деревянной избе!
Но делать было нечего. Из Киева вместо брони пришло только письмо. «В полевых условиях, — писал мне инженер с завода, — бронировка поезда невыполнима. Необходимо поставить вагоны на завод». И точка. Матрос даже фыркнул, когда я читал это письмо. Да и в самом деле: кто же поедет в такую пору с фронта, чуть не за триста верст, на завод!
Короче сказать, пришлось бронироваться сосной. Установив стены, мы прикрыли постройку сверху бревенчатой крышей на два ската. Бревна сбили плотно и взяли на железные скобы, какие употребляются при постройке домов. В блиндированных стенах по обоим бортам, на уровне груди, оставили просветы. Это были бойницы — на случай, если бы пришлось отстреливаться из винтовок.
Только спереди мы оставили вагон открытым, чтобы не стеснять работу орудия. Тут гаубица сама прикрывала и нас и себя своим широким щитом.
Поехали мы обратно на позицию и с собой сосновый воздух повезли. Артиллеристам очень понравился блиндаж: теперь, мол, и мы с квартирой! Кто-то выскочил из вагона и наломал веник, чтобы деревянный пол подмести.
Все прибрали, разложили по местам. Хлам в углах уже больше не скапливался — чистота!
Так из полубронепоезда получился у нас блиндибронепоезд: впереди паровоза вагон-блиндаж с орудием, а позади паровоза бронированный вагон пулеметчиков.
Только вернулись мы в Жмеринку, а навстречу нам конные. Это были комбриг со штабом. Подъезжают все ближе. И вдруг комбриг выпрямился в седле и резко остановил лошадь. Блиндаж увидел!…
Я так и замер в вагоне. Жду, что будет…
В это время к комбригу подъехал верхом Иван Лаврентьич и заговорил с ним, кивая на блиндаж. Комбриг покачал головой и рассмеялся.
Тут я пулей вылетел наружу, подскочил к комбригу — рука под козырек:
— Товарищ командир бригады, разрешите блиндибронепоезду действовать на передовых позициях в открытом бою!
Теслер медленно перевел взгляд на Ивана Лаврентьича.
Иван Лаврентьич хохотал.
— Ты видел такого? Врасплох берет, а? По-боевому!…
Я не опускал руки.
— Раз-ре-шаю! — вдруг сказал Теслер и дал шпоры лошади.
Я как на крыльях пустился обратно к вагону.
— Сапоги почини, эй! — крикнул вдогонку Иван Лаврентьич. — Пальцы босые!
Какие тут сапоги!… Разве до сапог!
Весь день и ночь шла у нас подготовка к боевому выходу. Казалось бы, велико ли дело вывести поезд из тыла на передовую линию: десять — пятнадцать минут ходу — вот ты уже и в пехотной цепи. Я и сам
