— Что за ворота такие, покажи, — сказал я красноармейцу. Но тут я и сам увидел впереди что-то темное на рельсах.
Вместе с красноармейцем мы осторожно, где ползком, где перебегая от дерева к дереву, добирались до «ворот».
— Вот тут что… Засека!
Справа и слева на рельсы были повалены деревья. Подпиленными стволами эти деревья прочно держались о свои корни, а вершины образовали на полотне дороги зеленую кучу в рост человека. Все было опутано колючей проволокой, и на поваленных деревьях, как елочные украшения, висели ручные гранаты.
Матрос снял бескозырку и крепко почесался.
— Наворотят же такое!
— Да, — говорю, — засека по всем саперным правилам.
— А как же ее разобрать? — сказал матрос. — Ты небось знаешь?
— Да нет, не приходилось разбирать… Сейчас попробую.
Я помахал фуражкой машинисту, и он начал осторожно придвигать поезд к засеке.
— Товарищ командир, нельзя… — вдруг преградил мне дорогу пехотинец. Мы строили, а вы…
— Как так нельзя? Давай сюда ротного!
Пехотинец побежал обратно к окопам, а я, чтобы не терять времени, велел подать канат. Мы стали привязывать канат к сцепному крюку контрольной площадки.
— Так, так, посторонись-ка, — выхватил у меня канат матрос, — тут на морской узел надо… Готово!
Он перескочил к свободному концу каната.
— А сюда якорек бы, эх, якорек!
— На тебе якорь… — Я кинул матросу пучок колючей проволоки.
Тут подошел ротный.
Он посмотрел у меня документ — предписание штаба бригады, кивнул и молча отступил в сторону.
Матрос забросил канат с «якорем» в самую гущу засеки. Я велел всем отойти подальше, и машинист дал задний ход. Канат натянулся как струна.
Взял якорь.
Зеленая куча поползла, грузно переваливаясь.
С грохотом, в пламени взрывов, под свист гранатных осколков открывались перед нашим поездом «ворота»…
Расчистив остатки засеки топорами, мы двинулись дальше.
Окопы остались позади. Мы были один на один с врагом.
Петлюровцы молчали — ни выстрела… Не видят они нас или только выжидают, заманивают в западню?
Все в вагоне были на местах, никто не шевелился. Я, не сводя глаз, глядел на Малюгу. Он сжимал в кулаке шнур ударника, рука его чуть-чуть дрожала, синели набухшие жилы.
Матрос и его подручные стояли в затылок друг друга — каждый держал наготове по снаряду.
Молчали.
Рельсы перед поездом начали круто забирать в сторону. Песчаный откос с кустарником не позволял видеть дальше сорока — пятидесяти саженей.
— Сто-оп!… — скомандовал я.
Поезд стал. Кто-то в вагоне шумно вздохнул, словно и не дышал до этих пор. Матрос и все остальные заряжающие, присев, спустили на пол снаряды.
— Кто в разведку, товарищи? — спросил я.
Сразу отозвалось несколько голосов, но раньше всех выскочил вперед племянник.
— Я пойду, товарищ командир… — пробормотал он и замолк, решительно сжав губы.
— Видал миндал?… — удивленно протянул матрос.
Я подумал, но все же ответил племяннику:
— Нет, пожалуй, что…
— Мы вдвоем с ним сходим, — перебил меня Федорчук.
— Вдвоем? Ну идите. Возьмите винтовки.
Оба осторожно, стараясь не стукать винтовками, спустились из вагона. Постояли, прислушались и скрылись в кустарнике.
По вздрагивавшим листочкам кустарника я следил, как мои разведчики отползали все дальше в сторону от поезда.
— Закурить-то можно? — недружелюбно промычал долговязый пулеметчик и сразу начал крутить папиросу.
«Вот за этого молодца надо будет взяться покрепче», — подумал я.
— Курить нельзя. Стать на место!
Долговязый нехотя скомкал папироску и ссыпал табак обратно в кисет.
— Матросу чего-то надо, — буркнул он, отходя.
Я быстро глянул на кусты.
Матрос делал гримасы и махал мне рукой.
— Все остаются на местах, — сказал я тихо. — Иона Ионыч, присмотрите.
Я вылез из вагона.
Матрос подхватил меня под руку и втащил в кусты.
— Он тут, за поворотом, — сказал он мне в самое ухо.
Мы проползли в кустах десятка два шагов. В чаще кустарника дожидался нас племянник. Он, припав к земле, глядел, затаившись, вперед.
Матрос потрогал его за ногу:
— Пропусти-ка, племяш.
Парень грузно, не отпуская сведенных мускулов рук и ног, отвалился в сторону. Мы проползли вперед. Матрос снял бескозырку, пригладил волосы и выглянул. Я выглянул за ним.
За поворотом блеснули рельсы. По обеим сторонам рельсов темнели полосы кустарника…
Я высунулся побольше.
С полверсты — прямой путь, а там другой поворот дороги — и столбы, столбы, одни столбы влево по горизонту…
— Где ты его увидел? Нет ничего.
— Считай столбы… десятый столб… — заговорил матрос нараспев, не шевелясь и не поворачиваясь ко мне. — Дубки на повороте видишь?… В дубки гляди…
— Дубки… Ах ты черт, как он замаскировался! Теперь вижу: угол вагона, серый угол…
— Что же, с налету возьмем его или украдкой подберемся? — шепнул матрос.
Я, не отвечая, потащил его обратно. Матрос схватил за руку племянника.
— Вперед! — скомандовал я машинисту, с разбегу запрыгивая в вагон. Артиллеристы по местам, к бою. Прицел десять столбов, то есть, тьфу, делений… Двенадцать делений!
— Направление, куда? — быстро спросил Малюга.
— Направление? — Я показал рукой: — Вот так вот угол вагона покажется… Обождите, я правилом. Помогай, племянник!
Мы вдвоем навалились на правило, заворачивая орудие. Поезд тихим ходом огибал песчаный откос…
— Выходим, выходим, ребята, держись!…
— И-эх! — вдруг рявкнул Малюга и наотмашь дернул за шнур.
Взблеск, раскат грома… Серый вагон сразу скрылся в дыму.
— Накрыли его, бей! — яростно взревели бойцы. — Еще снаряд давай, бей! Расшибай гадюку!
Дело было в секундах… Или мы его, или он нас…
Малюга, остервенясь, выпускал снаряд за снарядом… Дым от разрывов все сгущался. В воздухе
