Катилина имел вполне заслуживающий доверия план действий, который нашел поддержку одного, а возможно, и нескольких крупных игроков того времени. Все остальные, говоря словами моей кузины Фелиции, были всего лишь пешками в этой игре.
Пребывая в веселом расположении духа, я решил продолжить эту метафору. Далеко не все игральные кости бывают «чистыми». Некоторые, хотя внешне ничем не отличаются от остальных, могут оказаться «гружеными». Одной из них был я. А остальные? У некоторых, во всяком случае, были срезанные углы. Так через осведомительницу Фульвию Курий стал послушным орудием в руках Цицерона.
А кем же, интересно знать, был трибун Бестия? В те времена таких, как он, избирало Собрание плебса, самый незатейливый избирательный орган, являвший собой плодородную почву для демагогов. Неудивительно, что трибунами зачастую становились корыстные мошенники и неотесанные негодяи. Это был самый быстрый путь к власти, который, как известно, для себя избрали Клодий и Милон. Если к трибунату стремился Катон, то только затем, чтобы разрушить планы своих политических врагов. Мой кровный родственник Непот, которого недавно видели в обществе Бестии, стал трибуном, чтобы использовать свое положение для продвижения по карьерной лестнице Помпея, как будто в этом была то необходимость. Желание Катилины иметь на своей стороне трибуна было не лишено смысла. Никто не смог бы лучше и быстрее, чем он, поднять городскую толпу на свержение правительства, не говоря уже о том, что таким высокомерным патрициям, как Катилина, это вообще было не по плечу. И все же меня сбивали с толку вкрадчивые интонации в речи Бестии. В отличие от прочих заговорщиков, он был совсем не похож на безумца, равно как и на человека, питавшего себя пустыми иллюзиями. Скорее, происходящее его искренне забавляло, и он держал себя так, будто ощущал свое превосходство.
Приподнятое состояние духа даже несколько развеяло мучившие меня страхи по поводу Аврелии. Если Катилина и использовал ее в качестве приманки, то наверняка девушка тому ничем не потворствовала. Нет, думал я, она не может быть участницей заговора. К тому же в те времена в Риме, помимо Катилины с его приспешниками, было немало других глупцов, тешивших себя несбыточными надеждами.
Последующие дни я провел в приподнятом настроении, к которому, впрочем, примешивалось и беспокойство. Собраний заговорщиков больше не было, правда, подчас мне доводилось сталкиваться с некоторыми из них на Форуме или в банях. И всякий раз они не могли удержаться, чтобы не подать мне какой-нибудь мальчишеский знак, намекавший на соучастие, будто мы были приверженцами какого-то тайного культа.
При первой же возможности я отправился навестить Аврелию, однако домашние рабы Орестиллы сказали, что ни хозяйки, ни дочери дома нет. Куда они уехали и когда намеревались вернуться, никто из рабов не знал. Вполне естественно, что, не имея возможности видеться с Аврелией, я только и делал, что думал о ней. Воспоминания о проведенной ночи завладели моими мыслями, подобно тем мимам, которых цензоры сочли непристойными, причем каждое из представавших моему воображению видений было сладострастней предыдущего.
Я совершенно забросил свои обязанности в храме, но ни рабы, ни вольноотпущенники не обратили на это внимания, ибо я не слишком баловал их своим вниманием и в лучшие времена. Люди, с которыми я встречался на приемах, заметив мое беспокойство и рассеянность, пытались, и небезуспешно, напоить меня вином. Может показаться удивительным, что человеку, вовлеченному в столь страшные дела, как заговор, государственная измена и убийство, способна настолько вскружить голову молодая особа, пусть даже и чрезвычайно соблазнительная. Тем не менее это вполне свойственно молодым людям. Греки и троянцы некогда развязали войну из-за женщины, так что я в своей одержимости был не одинок, хотя находил в ней нечто, не вполне свойственное римлянину.
В день, когда съехались все Цецилии, я вместе с остальными перебрался на другой берег реки и направился вверх по склону холма Джаникулум к богатой вилле, где Квинт Цецилий Метелл Кретик ожидал разрешения отпраздновать свой Триумф. На подобные встречи собирались все большие семьи раз или два в год.
На них совершались особые семейные обряды, организовывались браки и принимались важные, касающиеся всего
Разумеется, присутствовал на таких встречах не каждый носящий имя Цецилий, ибо в противном случае на вилле собралась бы толпа в несколько тысяч человек. Число участников собрания ограничивалось отцами семейств, которые в это время не были призваны выполнять свой воинский долг в иноземных государствах, и их старшими сыновьями. И тем и другим предстояло, в свою очередь, совершать семейные ритуалы и принимать решения в своих домах в окружении клиентов и вольноотпущенников.
Сама вилла и прилегающая к ней территория были завалены добычей, привезенной с острова Крит и хранимой здесь в ожидании Триумфа. Стражи, которыми были ветераны легионов Кретика, не сводили с нее неусыпного взгляда. Я был рад видеть, что этих людей здесь так много, ибо в скором времени их помощь могла потребоваться.
Среди присутствующих был мой отец, претор Метелл Целер, понтифик Метелл Пий Сципион, усыновленный одним из Цецилиев, Метелл Непот, легат Помпея. Я боялся, что мне не удастся найти подходящую минутку, чтобы поговорить с Кретиком с глазу на глаз.
После традиционного открытия семейного собрания, каковым было обращение к богам — гению рода и оберегающим жилище ларам и пенатам, — мы приступили к более серьезным делам. Среди прочих вопросов обсуждению подлежало мое имя. Некоторые из старших членов семьи хотели запретить давать нашим потомкам имя Деций, утверждая, что таковое не было преноменом, то есть личным именем, а являлось номеном, то есть именем рода. Мой отец в свою очередь заявил, что это имя было предписано Богом в предзнаменование успешного исхода грядущей битвы с самнитами, а значит, было вполне оправданно, и его следует рассматривать в качестве личного имени, подходящего для рода Цецилиев. Однако доводы отца не возымели действия. Очевидно, они полагали, что в их семье недоставало Квинтов. Лично для меня подобный спор был признаком нерадивости и самодовольства римского общества, которые захлестнули его в спокойные времена. Сколько ни поднимался вопрос относительно моего имени, он остается открытым до сих пор. Что же касается политической позиции нашего клана, то этой темы никто даже не затрагивал.
После того как было отдано должное семейным ритуалам и деловой части встречи, Кретик пригласил всех к великолепному столу, где стояли самые лучшие критские вина. Мой родственник был человеком ничем не примечательной наружности, зато легкого и мягкого нрава. Долгим и упорным трудом он продвигался по карьерной лестнице, пока наконец не достиг должности консула, которую разделил с патроном моего отца Квинтом Гортензием Горталом. Будучи проконсулом, он был направлен воевать на Крит, где обосновались пираты. Полководцем он оказался таким же невыдающимся, как и политиком. После долгой и беспорядочной военной кампании ему, на удивление, достало мужества и упорства противостоять Помпею, который, как обычно, попытался взять командование в свои руки, предвидя близкое завершение войны.
Трибун Габиний, сторонник Помпея, издал закон, по которому Крит надлежало передать Помпею. На острове понимали, что война проиграна, и часть городов предпочла сдаться Помпею, а не какому-то заурядному полководцу Метеллу Кретику, дабы не покрывать себя лишним бесчестьем. Однако Метелл отказался признать за Помпеем право принимать у критян капитуляцию и стал угрожать расправой его военачальникам. На какое-то время положение стало столь серьезным, что, казалось, вот-вот разразится гражданская война, но в конечном счете Помпею пришлось отступить. На следующий год трибун Манилий издал закон, по которому командование на всем Средиземноморье передавалось Помпею, которому предписывалось нанести сокрушительный удар по пиратам. Однако к тому времени Кретик уже покорил весь Крит и преобразовал его в провинцию. Помпей затаил на него злобу, а его приспешники стали чинить Кретику препятствия, дабы оттянуть празднование его Триумфа.
Отдавая должное Помпею, необходимо сказать, что он провел блестящую и почти бескровную кампанию против пиратов, в результате которой полностью их уничтожил. Она являла собой сущий шедевр не столько в области тактики, сколько в области организации, и это красноречиво свидетельствовало о том, что Помпей в роли руководителя был бы для Рима великим благодетелем, если бы не тратил свои силы на военные авантюры, которые ввергли Республику в одну из самых разрушительных гражданских войн.
После обеда некоторые члены нашей семьи разъехались по домам, другие переместились в сад, где стали с восхищением разглядывать захваченные на Крите трофеи. Конечно, Крит не был Азией, и Кретик не мог тягаться с Лукуллом богатством своей добычи, однако пиратские крепости оказались хранилищем значительных ценностей, а в критских городах обнаружились очень красивые греческие статуи. Все это
