плен сторонник Катилины в ходе сурового допроса признался, что пришел приказ приступать к повсеместным поджогам в городе. В ночь, последовавшую за этим известием, я с десятком своих людей сидел в засаде в Большом цирке. Заметив две темные фигуры людей, которые метнулись под аркаду, я выждал несколько минут и велел своим подчиненным следовать за ними в туннель, где они от нас не уйдут. Сняв калиги, чтобы не выдать себя шумом, и спрятав под плащами фонари, мы двигались по мостовой, словно призраки.
Едва войдя в туннель, мы в один миг достали фонари, и тотчас внезапный свет выхватил из мрака белые, бородатые, искаженные ужасом лица Вальгия и Тория. Они сидели на корточках у дымящегося костра, который еще едва теплился в основании большой кучи мусора.
— Квинт Вальгий и Марк Торий! — выкрикнул я.
Тем временем один из моих людей вылил на пламя ведро воды и потушил его.
— Именем Сената и народа Рима вы арестованы! Следуйте за мной к претору.
Я думал, что они будут сопротивляться, но они принялись плакать и молить о пощаде. С отвращением отвернувшись от них, я обратился к своему центуриону:
— Бурр, ни в коем случае не позволяй своим людям их убивать. Они должны быть допрошены.
— Какие твари! — проворчал старый вояка. — Мой сын воюет в Галлии, а эти предатели затеяли тут смуту, чтобы дать возможность варварам ночью напасть на римлян.
— Тем не менее, — настаивал я, — они являются гражданами Рима, и по закону вначале необходимо выяснить обстоятельства дела.
Лицо Бурра просветлело.
— Хорошо бы устроить для них такое зрелище, чтобы другим неповадно было. Скажем, с участием леопардов.
Пока мы двигались к базилике, где обыкновенно содержались под стражей заключенные, дозорные спорили, какой казни лучше всего подвергнуть поджигателей. Возгласы ужаса, которые время от времени исходили из уст арестантов, для моего слуха были все равно что песни Орфея.
Но наряду с радостными обстоятельствами существовали и мрачные стороны дела. В районе Пицена Катилина вошел в союз с Манлием и образовал внушительную военную силу, состоящую из ветеранов Суллы и прочих недовольных солдат, оставшихся не у дел после различных войн. На его сторону перешли также жители муниципий и удивительно большое число молодых людей знатного происхождения, покинувших Рим вслед за Катилиной. Их прельщала перспектива быстрого продвижения по карьерной лестнице.
Самые мрачные страницы истории того времени связаны с Римом. Я уже упоминал, что для арестованных преступников не хватало продовольствия. Подобные сложности возникли и тогда, когда под стражу пришлось заключать людей знатного происхождения и высоких должностных лиц. В прошлом, если такие особы обвинялись в предательстве, им предоставлялась возможность скрыться из города и отправиться в позорную ссылку. Но сейчас все было иначе. Люди, которые вероломно замышляли государственный переворот, не могли безнаказанно покинуть Рим и примкнуть к своему вождю. Наиболее высокородные из заговорщиков доставлялись к преторам, которые содержали их под стражей в собственных домах.
Поскольку Публий Корнелий Лентул Сура сам был претором, Цицерон собственноручно его арестовал и сопроводил в храм Конкордии, где его вместе с другим лидером заговорщиков должны были подвергнуть допросу. Цицерон же считал, что вождей бунтовщиков надлежит предавать смерти незамедлительно. Однако некоторые члены Сената возражали ему, упирая на то, что они не имеют права выносить подобного решения, поскольку оно является исключительной прерогативой законно учрежденного суда. Цицерон утверждал, что этому препятствуют чрезвычайные обстоятельства и чем скорее будут уничтожены главари бунта, тем быстрей будет подавлено восстание.
Против подобных действий резко выступил Цезарь. Он сказал, что только не соответствующие своему положению государственные мужи поддаются порывам страсти. Несмотря на его блестящее красноречие, его слова заронили в сенаторах подозрение в причастности Гая Юлия к заговору или, по крайней мере, в сочувствии к его участникам. Когда он покидал храм, толпа угрожала ему расправой.
Разумеется, Катон выступал за казнь заговорщиков. Это было вполне в его духе — действовать просто, прямо и грубо. Многие, в особенности сам Катон, полагали, что тот, кто живет целомудренной и аскетической жизнью, всегда прав. Так или иначе, но говорил он очень убедительно, и, возможно, именно его выступление подтолкнуло Сенат к решающему шагу. До заката того же дня Лентул, Цетег и несколько других заговорщиков были доставлены в подземную тюрьму Капитолия, где были задушены петлей палача, исполнявшего публичные казни. И хотя преступники заслужили подобную участь, такие действия являлись неконституционными, и когда всеобщее возбуждение и истерия поутихли, стало понятно, что допущена ужасная ошибка. В скором времени те, кто так жаждал крови заговорщиков, стали с таким же усердием требовать ссылки Цицерона.
Увы, это был далеко не единственный неблаговидный прецедент. Многие обрадовались возможности расправиться со своими врагами и тотчас принялись приводить свои замыслы в исполнение. К счастью, Цицерон, за исключением случая поспешной казни высокопоставленных заговорщиков, проявлял хладнокровие в отношении подобных обвинений и отклонял их с присущим ему сокрушительным сарказмом. Человек по имени Тарквиний, направлявшийся к Катилине и пойманный по дороге, заявил, что Красс передал ему депешу, ободряющую заговорщиков, и велел доставить ее их лидеру. Цицерон отказался поддержать выдвинутое обвинение, хотя и был рад тому, что на репутацию Красса легла тень. Позднее Красс заявит, что Тарквиния заставил дать обвинительные показания сам Цицерон, но я в это никогда не верил.
Катулл и Пизон, ярые враги Цезаря, пытались подкупить аллоброгов и других свидетелей, чтобы приписать Гаю Юлию участие в заговорщической деятельности. Выразительная речь Цезаря против смертного приговора обвиняемым преступникам сыграла им на руку. Но Цицерон и на этот раз отказался признать изустные обвинения, не имеющие доказательств.
Был ли Цезарь вовлечен в заговор? Безусловно, на это он был вполне способен, но я не думаю, что доказательством тому могла служить его речь в защиту заговорщиков. На протяжении своей карьеры Цезарь с радостью уничтожал толпы варваров, но никогда не торопился предавать смерти граждан Рима. Подобная снисходительность стала притчей во языцех, и враги, поначалу заподозрившие его в мягкосердечности, нередко подвергали его осмеянию за это качество. Спустя несколько лет он будет убит в результате очередного заговора, и многие из его участников окажутся теми самыми людьми, которых Цезарь в свое время пощадил, хотя имел все основания предать их смерти. Лично я никогда не считал Цезаря особенно милосердным: очевидно, поступая так, он демонстрировал презрение к врагам и уверенность в своей силе. Он всегда был тщеславным человеком.
Множество обладавших империем магистратов были направлены на борьбу с врагом за пределами Рима. Сложность обстановки заключалась еще и в том, что был конец года и многие должностные лица складывали свои полномочия, а иные еще не успели заступить в должность. Например, Квинт, избранный на будущий год претор, брат Цицерона, был послан в Бруттий, чтобы подавить мятеж сторонников Катилины. Ко времени прибытия к нему должны были перейти все должностные полномочия. Гай Антоний Гибрида, по-прежнему обладающий империей консула, узнал о возникшей со стороны Катилины угрозе, когда находился в окрестностях Пицена. Претор Метелл Целер должен был выступить с армией на север. Поскольку Антоний собирался захватить Македонию, а Цицерон отказался от проконсульского командования, то Целеру досталась Цизальпинская Галлия. Предстоящая кампания являлась только частью его похода в эту провинцию. Претор Помпей Руф был послан в Капую, чтобы следить за тем, как расправляются с сообщниками Катилины в гладиаторских школах. После восстания Спартака нас не покидал страх, что гладиаторы вновь восстанут, а в те дни большинство школ, где их обучали, было сосредоточено в Капуе. Именно в Кампанье возник гладиаторский культ. Впрочем, в обычной жизни, когда гладиаторы не выступали на арене и не находились на службе у политиков в качестве уличных бойцов, они были самыми добросердечными людьми. Тем не менее они внушали страх.
Избранный претор Бибул был направлен к пелигнам,[3] чтобы сокрушить местных сторонников Катилины. Большой военной силы для этого не потребовалось: это племя было немногочисленно, однако эти горцы всячески бравировали своей независимостью.
Многое из вышесказанного мне стало известно гораздо позже. Будучи всего лишь квестором, я не
