входной двери. Потом ткнула пальцем в надпись на футболке Бука. — Твоя альма-матер?
— Что? — Он посмотрел на футболку. — Да. Я защищал там диссертацию. «Ты не жил, если не видел весну во Фростбит-Фоллс…»
Рипли улыбнулась, и у нее полегчало на душе.
— Мак, я не знаю, чего от тебя ждать.
— Я тоже. Ты хочешь… — Он осекся, услышав звонок телефона, и растерянно обвел взглядом комнату.
— Похоже на телефон, — весело подсказала Рипли.
— Да. Но какой аппарат? В спальне, — решил он и убежал.
Рипли потянулась за пальто. Наверно, лучше уйти, пока он занят. Но тут она услышала его голос. Похоже, Мак говорил по-испански.
«Почему меня всегда возбуждает иностранная речь?» — подумала она, оставила пальто на месте и медленно пошла в сторону спальни.
Он стоял у кровати, сунув дужку очков в передний карман джинсов. Постель была застелена. Это понравилось Рипли, ценившей в мужчинах стремление к аккуратности. Часть книг была сложена в стопки; остальные валялись повсюду. Во время разговора Мак расхаживал по комнате. Рипли заметила, что на нем нет ботинок. Только толстые носки, один черный, другой темно-синий. Это было очаровательно.
Он говорил очень быстро. Иностранная речь всегда казалась Рипли потоком звуков, складывающихся в чарующую мелодию.
Мак был очень сосредоточен, но не потому, что говорил по-испански. Беглость речи говорила, что этот язык стал для него почти родным.
Потом он вдруг огляделся и похлопал себя по карману футболки.
— Правый передний карман, — сказала она, заставив Мака удивленно обернуться. — Очки?
— Гм-м… нет. Да. Куда девалась моя ручка?
Рипли вошла в спальню и взяла одну из трех ручек, лежавших на тумбочке. Видя, что Мак все еще раздосадован, она добавила к ним блокнот.
— Спасибо. Не знаю, почему они всегда…
Он сел на край кровати и начал что-то записывать. Рипли решила, что зашла слишком далеко и терять ей нечего. Она, приглядевшись, попыталась прочесть его каракули, но тут же убедилась, что это опять стенография или он пишет по-испански.
Она стала рассматривать его спальню.
Никакой разбросанной одежды, все свободное место занимали книги, журналы и пачки бумаги. Фотографий близких людей не было, а жаль.
На туалетном столике лежали горка мелочи и медаль Святого Христофора. Она вспомнила про амулет в «бардачке» и задумалась. Интересно, есть такие места, в которых он не был?
Чуть в стороне она увидела нож фирмы «Лезер-мен», набор маленьких отверток, несколько непонятных кусков пластика и металла и какой-то блестящий черный камень.
Рипли потрогала его, ощутила вибрацию, услышала негромкое гудение и быстро отдернула руку.
Когда она повернулась, Мак все еще сидел на кровати. Он положил трубку и смотрел в пространство. Выражение его лица было рассеянным и мечтательным одновременно.
Рипли откашлялась, пытаясь привлечь его внимание.
— Ты говорил по-испански?
— Угу…
— Плохие новости?
— Что? Нет. Нет, интересные. Коллега из Коста-Рики. Думает, что он может связаться с ВБС.
— Это еще что такое?
— ВБС? Внеземное биологическое существо.
— Маленький зеленый человечек?
— Да. — Мак отложил блокнот. — Они мало чем отличаются от ведьм, летающих на помеле.
— Ха-ха…
— Как бы там ни было, это интересно. Посмотрим, что из этого выйдет. Если не найдем другого, более подходящего для спальни занятия.
— Ты не так рассеян, как кажешься.
— Я рассеян далеко не всегда. — Он похлопал по кровати.
— Предложение заманчивое, но я — пас. Мне пора домой.
— Может быть, пообедаем? — Он снял очки и небрежно бросил их на кровать. — Не дома. Съездим куда-нибудь. Кажется, время для этого самое подходящее.
— Может быть. Убери очки с кровати. А то забудешь и сядешь на них.
— Правильно. — Он взял очки и положил их на тумбочку. — Откуда ты знаешь, что со мной такое бывает?
— Просто догадалась. Ничего, если я позвоню домой и скажу, чтобы меня не ждали?
— Конечно.
Когда Рипли шагнула к телефону, Мак взял ее за руку, развернул и заставил встать между его колен.
— Давай обсудим вопрос о поцелуях. Раз уж ты просишь прощения, то должна меня поцеловать.
— Я подумаю. — Не сводя с него глаз, Рипли набрала номер, быстро поговорила с Заком и положила трубку. — Так и быть. Руки на кровать. Держать их там. Никаких прикосновений и никаких объятий.
— Это очень сурово, но будь по-твоему. — Он положил руки на край кровати.
Настало время показать этому типу, что не он один умеет целоваться. Рипли медленно наклонилась, провела ладонями по голове Мака и положила их ему на плечи. Улыбающиеся губы Рипли застыли в нескольких сантиметрах от его рта.
— Без рук, — повторила она.
Прикосновение губ, легкий укус, движение языком… Она сделала глубокий вдох.
Потом немного отодвинулась и выдохнула, нагнетая напряжение. Ее пальцы вплелись в его волосы.
Мак ощутил внезапный жар, сжигавший его изнутри. Его руки тисками сжали край кровати, сердце заколотилось как сумасшедшее.
Казалось, его едят живьем, алчно и беспощадно.
Она проникла в него как быстродействующий наркотик, который возбуждает нервные окончания. Мак ощущал бурю чувств и боялся, что вот-вот взорвется.
Рипли была готова повалить его навзничь, уступив бушевавшему внутри желанию. Каждый раз, когда она оказывалась рядом с этим человеком, с ней происходило что-то непонятное. Сознание затуманивалось, тело цепенело, сердце сжималось — даже сейчас, когда она владела инициативой.
Рипли почувствовала, что он дрожит, и ощутила ответный трепет.
Чтобы прервать поцелуй и отстраниться, потребовалось неимоверное усилие воли.
Мак судорожно выдохнул. На его шее бешено пульсировала жилка, и все же он не прикоснулся к Рипли, как договаривались. Она невольно восхитилась его умением владеть собой. Это внушало уважение.
Рипли провела пальцем по его губам.
— Поехали есть, — буркнула она и быстро вышла из спальни.
«Теперь мы в расчете», — решила она, застегивая пальто.
Джонатан К. Хардинг знал, как заставить людей говорить. Он отлично понимал, что в глубине души все люди хотят говорить, а чувство собственного достоинства, осторожность или нежелание отвечать — всего лишь дымовая завеса. Чем непригляднее или страннее предмет разговора, тем больше им хочется болтать.
Нужно было только проявить настойчивость, терпение, а иногда сунуть в ладонь сложенную вчетверо двадцатидолларовую банкноту. На интервью он собаку съел, и даже не одну.
Он смотрел на скалы у скоростного шоссе номер один, где отчаявшаяся женщина инсценировала собственную смерть. Картина была живописная — море, небо, утесы. Он представлял себе черно-белые фотографии, запечатлевшие эту драму.
Статья в каком-нибудь паршивом журнале его больше не прельщала. Из этого можно было сделать
