Одежда буквально слетает с меня, и я инстинктивно съеживаюсь в комок. Меня хватают на руки, несут в постель и – раздавливают, сплющивают тяжестью. Я утрачиваю всякую способность соображать и сопротивляться. Где-то в глубинах сознания ворочается тяжелая неповоротливая мысль: «Меня, кажется, насилуют, и мне это… приятно!»
Меня затопили темнота и наслаждение, и оно, это наслаждение, было таким непохожим на то, что я испытывала раньше… Он двигался во мне быстро, буквально вспарывая мое тело резкими толчками, жаркими кругами разносившимися по моему телу, как вода от брошенного в нее камне. Из моей груди вырвался тяжелый длинный вздох, и я закрыла глаза. А когда я открыла их, то даже не сразу поняла, что в комнате горит свет: по моим ощущениям, вокруг нас царили первозданная тьма и хаос, из которых постепенно вырастали, обретая очертания, какие-то предметы, звуки и краски. Мои глаза встретились с его глазами, в их насмешливой глубине что-то всколыхнулось, и я поспешно опустила веки.
Было такое ощущение, что он видит меня насквозь, и это меня смущало, волновало, притягивало. Я обхватила его шею руками и крепче прижалась к нему. Казалось, мы знаем друг друга давно – мое тело так чутко, так послушно реагировало на его движения, что это было бы трудно объяснить простым совпадением. С Пашей все было по-другому. Но Паша стремительно улетучился из моего сознания, и мне теперь казалось странным, что он являлся моим любовником на протяжении почти трех лет, – все прошлое, казалось, отсеклось за эти кратчайшие мгновения; я жила исключительно настоящим и не собиралась отравлять эти минуты какими-либо воспоминаниями.
Мои руки скользили по его телу почти безостановочно – я стремилась запомнить его физически, телесно, на ощупь. Каждую впадинку и бугорок. Это сухое горячее тело… Я провела языком по его груди и, немного приподняв голову, неожиданно укусила его; он фыркнул:
– Поосторожнее!
За эти его насмешки мне захотелось причинить ему легкую боль; мои ногти впились ему в спину. Но тут же мои руки опять скользнули по его спине и ниже… Он заполнял меня всю, и эта заполненность, тяжесть, постепенно нараставшие, вызывали во мне какие-то штормовые, десятибалльные ощущения. Во рту у меня пересохло…
Никогда, никогда я не испытывала оргазма с Пашей. Но обсуждать это с ним я даже не могла. Считалось, что у нас
Даже слово «оргазм» как-то не вязалось с рыжим Пашей, озабоченным своей женой с претензиями и тещей-стервой.
Сейчас же я впервые вознеслась к потрясающим вершинам, о которых раньше имела лишь очень смутное представление. Мое тело вздрогнуло, словно оттягивая неминуемый момент, я подалась вперед, и внезапно мощный удар расколол всю мою жизнь на
Я лежала под ним, совершенно обессилевшая, раздавленная, выпотрошенная до полного изнеможения, и мне хотелось, чтобы меня подхватили на руки и убаюкали, прижали к груди…
– Нетяжело? – прошептал он мне на ухо.
– Нет. Приятно.
Он поцеловал меня в закрытый глаз, и я вздрогнула. Мои глаза открывались медленно-медленно. Я словно возвращалась откуда-то издалека – и мне казалось, что теперь все станет по-другому. Не так, как это было час или два тому назад. Новая жизнь начиналась сегодня и сейчас. И я была готова к ней.
Андре поднялся и вновь пошел в душ. Я перекатилась на другой край кровати и потянулась. Затем вскочила и, обмотавшись простыней, подошла к окну. Париж стихал, огни по-прежнему сияли, но общий настрой города был уже не празднично-вечерним, а интимно-домашним. Наверное, парижане сейчас сидят по домам и смотрят телевизор, вечерние ток-шоу. Интересно, а у них есть ток-шоу наподобие нашего «Пусть говорят», где задействованы сплошь брошенные матери и беглые отцы, обсуждаются инцесты, валютные проститутки, семейные и любовные многоугольники; одни углы и никаких выходов. Или у них все – другое? Не такое нервно-взвинченное, тоскливо-обреченное…
Он подошел ко мне со спины.
– Что ты там увидела?
– Ничего. Просто смотрю.
– Давай спать, – голос его прозвучал резко, и я обернулась.
Он дернул плечами, пошел к кровати, лег и закурил, пуская в воздух колечки дыма.
Я легла рядом и посмотрела сначала в потолок, потом на него.
– И что лучше? Я или потолок?
Я рассмеялась:
– Одинаково хороши.
– Ну… – протянул он. – Я могу и обидеться. Ты об этом подумала?
– Еще нет. Дай мне сигарету.
Я никогда не курила раньше, но сейчас, непонятно почему, – захотелось.
– Бери. – Андре протянул мне пачку. Эти длинные ухоженные пальцы с коротко подстриженными ногтями.
– Дай мне свою, – тихо попросила я и, не дождавшись ответа, взяла сигарету из его рук.
Мне хотелось курить его сигарету с крепким ароматом, которой он касался своими пальцами.
Я ожидала очередной насмешки, но ее не последовало.
Затянувшись, я с непривычки закашлялась.
Он взял другую сигарету и чиркнул зажигалкой.
– Ты останешься?
– На ночь? – уточнил он, словно были и другие толкования моего вопроса.
– Да, – кивнула я.
– Останусь… Я ужасно устал и хочу спать. – Он решительно загасил сигарету в стеклянной пепельнице и повернулся ко мне спиной. – Спи! – донеслось до меня.
Курить в одиночку мне не хотелось. Я тоже потушила сигарету и посмотрела на его спину – гордая упрямая спина. Я прижалась к ней, но спина недовольно шевельнулась, и я отодвинулась. Мне показалось, что он уснул, а ко мне сон не шел, мне было непонятно: почему надо спать, когда он рядом? Я провела пальцем по его спине – медленно-медленно, и замерла, испугавшись, что вот сейчас он повернется ко мне и отругает за то, что я его разбудила.
Дыхание Андре было ровным и глубоким; лежа рядом с ним, я ощущала какое-то удивительное спокойствие – впервые после смерти Гени я была не
Внезапно я ужаснулась тому, что скоро наступит утро и принесет с собой много вопросов и мало ответов, и он уйдет. А я? Что я буду делать без него? Мне нужно лететь в Антибы, и еще год назад, да что там год – несколько месяцев тому назад подобная необходимость вызвала бы у меня бурю восторгов, ахов и охов. Но не сейчас… Сейчас, если честно, мне было все равно. Мне не хотелось удаляться от него. Он будет в Париже, а я в Антибах. И, значит, Антибы подлежали немедленному умалению в моем сознании.
Я проснулась – и сразу повернула голову вправо. Его не было! В голову ударило: он ушел, оставив меня одну, и даже не попрощался! Но потом я увидела его пальто, так и висевшее на спинке стула, и прочую одежду, сваленную там же, и с облегчением вздохнула – он здесь, рядом.
Он с кем-то тихо разговаривал в ванной…
Я встала и почему-то воровато, стараясь производить как можно меньше шума, подошла к двери. Она распахнулась.