И тут я страшно на него рассердилась. Всегда неприятно, когда тебя не воспринимают всерьез, а стремятся поскорее отделаться, даже тоном показывают, что ты – существо глупое и посему ничего умного изречь в принципе не можешь.
– Баранов объявился, – кратко сказала я. Похоже, удар достиг своей цели, судя по паузе, возникшей на том конце. Она все росла и росла и грозила заполнить собой все пространство от Москвы до Антиб.
– Как объявился?! Кристина, ты можешь изъясняться конкретнее? И понятнее?
– Куда уж понятнее, – не удержалась я от подколки. – Баранов здесь! На вилле Колпачевского. Я выразилась достаточно понятно?
– Баранов?! – с ужасом в голосе произнес Паша.
– Он самый. Тебя это удивляет?
– Еще бы! Вы с ним уже говорили?
– Обменялись парочкой любезных фраз.
– И что?
– Я и звоню тебе по этому поводу. Какие будут инструкции?
– Какие? Отсечь его от Колпаческого, и все!
– Каким же образом? Мне его отравить? Соблазнить? Или заколоть кинжалом?
– Я тебе позвоню. Будь на связи. Главное: не болтай ничего лишнего и о цели своего визита сюда – ни слова! Я должен подумать.
Паша дал отбой, шефу требовалось время на размышление, и он решил взять тайм-аут, дав мне краткий инструктаж – не чесать языком. «Хотя, мог бы и не предупреждать», – подумала я с обидой. Паша знает: я девушка не болтливая, скорее замкнутая и скрытная.
Я положила мобильный в карман.
– Хорошо поговорили?
Из кустов вышел Валасьен. Его глаза откровенно-насмешливо блестели.
– Вы что, подслушивали?
– Конечно, нет. Просто гулял по парку.
– Нужно было сразу обнаружить свое присутствие!
– А зачем?
– Воспитанные люди делают так.
– А я – невоспитанный. Моим воспитанием никто не занимался. Мать давно умерла. Отец – в бегах. Так что я с ранних лет был предоставлен самому себе. И обучиться манерам не смог по причине отсутствия воспитателей.
История была похожа на мою. Странное дело, легкая жалость трусливой мышкой прошмыгнула в мое сердце.
– И какой вы выбрали вариант для Баранова? Соблазнить его? У вас это вряд ли получится.
– Это почему же?
– Я уверен, что господин Баранов предпочитает другой тип женщин.
– Вам об этом знать не дано.
– Но как мужчина, обладающий кое-каким опытом, я могу догадываться.
– Вот и оставьте ваши догадки при себе.
– Вы на меня за что-то сердитесь?
– Упаси боже! Но мне надо идти.
– Я мешаю?
– Вы стоите на дороге, – уточнила я. – И загораживаете мне проход.
Валасьен отступил в сторону, и я прошла мимо него, чувствуя, как медленно и тяжело бьется мое сердце и перехватывает дыхание. Не удержавшись, я посмотрела на него. Он улыбался.
– Вечером мы встретимся?
Я ничего не ответила.
Простенькая песенка была слышна в каждом уголке парка, она буквально «насиловала» уши и даже сам этот теплый антибский воздух.
– Если ты… если вдруг разлюбишь… – разносился по территории баритон Грушева.
– Все равно… буду я повсюду… – подпевала ему «персик».
«Ну вот, – с неожиданной тоской подумала я, – никуда мне не деться от этого идиотского пения! Идти в комнату не хочется, а в парке остается надежда, что я опять встречусь с ним». Я уже была готова терпеть все его оскорбления, подколы, шуточки и язвительный тон, похожий на шипение мудрой, старой, высохшей от злости кобры.
При виде этого мужчины меня охватывал какой-то глупый, иррациональный, телячий восторг, пробирающий меня всю, до печенок, как будто я была девчонкой, впервые влюбившейся в мальчика из параллельного класса.
Но в моем случае не было никаких мальчиков из параллельных классов, я же была прибалтийской крысой и литовской селедкой! Замороженный суслик и мышь белая, да, и так меня тоже дразнили.
Геня в последнее время печалилась, что я – с Пашей. Геня говорила об этом очень тонко и деликатно. Первое время она, наоборот, даже радовалась, что у меня появился молодой человек, а потом она поняла, вычислила своим острым умом и ощутила умным сердцем, что я связалась не с тем человеком. Неожиданно в моей памяти всплыли слова, произнесенные Геней очень горячо, с какой-то незнакомой мне интонацией: «Ох, влипла ты, девка, влипла!» От неожиданности, услышав, что меня назвали «девкой» и что я «влипла», я тогда пристала к ней с расспросами. Но она только покачала головой и сказала: «Прости меня, дуру старую!» И это тоже было довольно-таки неожиданно – никогда Геня не называла себя ни дурой, ни старой… Я заплакала, не вытирая слез, мне показалось, что от ее слов веет бедой и тоской. И она заревела тоже. Мы плакали, обе, и Геня тогда нежно поцеловала меня в висок и сказала: «Желаю тебе побольше… жизни! Настоящей! Ни от чего не беги и не зарекайся. И ничего не бойся… Там… – она подняла глаза вверх, – и бояться уже будет не надо. А здесь – живи, бери от жизни все, обеими руками! Слышишь – обеими руками!»
– …Ты моя, ты моя звезда… – надрывался Грушев.
– …Я – твоя, навеки, навсегда… – фальшивила «персик».
Я обогнула дом. За ним расстилалась та же самая безупречная лужайка, справа располагалась сцена, выполненная в форме раковины. Площадка и над ней навесик. И там надрывался Петя Грушев – «Золотая Груша» нашей эстрады, которому подпевала-подтанцовывала девочка-«персик». «Персик» успела переодеться, и теперь вместо шортиков и топика на ней было нечто, напоминавшее легкую прозрачную комбинацию, а из-под нее просвечивали стринги и крошечный бюстгальтер. Поверх этого исподнего туалета она накинула палантин из стриженой норки.
Выражение лица певца было страдальчески-измученным. Было очевидно, что человек в поте лица отрабатывает свой гонорар, и все завистники, полоскавшие его имя в прессе и блогах, просто обязаны срочно сдохнуть от своей неправедной хулы на артиста или, по крайней мере, преисполниться жгучими угрызениями совести.
«Персик», напротив, была свежа, весела и в процессе пения успевала весело хихикать между куплетами.
Парк тут красивый, но бродить по нему полдня – просто глупо. Я же не обезьяна в зоопарке, чтобы расхаживать туда-сюда в вольере! А если выйти в город погулять? Должна ли я отпрашиваться у кого-то? Или я могу передвигаться самостоятельно, никого не ставя в известность о своих перемещениях? И у кого вообще спросить об этом? У Валентины? У Пермяка? У Марианны Николаевны? Немного поразмыслив, я решила все-таки начать с Валентины.
Я вернулась в свою комнату, набрала внутренний номер 1–2.
– Алло! – певуче протянула Валентина.
– Это Кристина.
– Да?
– Я могу выйти в город?
– Конечно. Только поставьте меня в известность, когда вы вернетесь? Хотя бы приблизительно.
– Ну, часов в пять-шесть. Кстати, вы не могли бы порекомендовать мне какое-нибудь кафе в Антибах
