– Да. И пошел.
– Зачем?
– Вы задаете слишком много вопросов.
– Как и вы!
– За словом вы в карман не лезете, я уже убедился в этом.
– Но вы мне ничего так и не объяснили.
– А я должен что-то объяснять? – с веселым изумлением спросил он.
– Конечно! Зачем вы пошли за мной и… вообще.
– Это ваше «вообще» не влезает ни в какие ворота. Вы меня в чем-то подозреваете?
– Послушайте! – я уже начинала сердиться. – Рядом с нами лежит труп человека, которого только что кто-то убил. Вы мне задаете разные вопросы: что и как, а когда я спрашиваю вас о том же – вы уходите от ответа. Вам есть что скрывать?
От моего неожиданного выпада у него отвисла челюсть. Он сидел напротив меня на корточках и сверлил меня глазами. От этой близости, от его взгляда, из-за пережитого шока и усталости я почувствовала сильное головокружение.
– Я… – испуганно прошептала я. – Кажется, я сейчас упаду в обморок…
– Бросьте, вы гораздо крепче, чем сами думаете.
– Это уже хамство! Вы-то что здесь делали? И почему вы меня все время расспрашиваете?.. У вас здесь какой-то свой интерес? Тогда самое время сказать об этом! Или вы меня тоже сейчас пришьете, как и Баранова? Откуда я знаю, может быть, вы сперва пошли за мной, а потом убили его? Двинулись обратно в дом, наткнулись на меня и принялись выяснять, что мне известно. Разве не так?
– Не так. Но я вас переубеждать не стану.
– Сделайте милость! А сейчас самое время пойти обратно и рассказать обо всем Марианне Николаевне или Пермяку. Кто у них должен решать такие вопросы? Мне действительно плохо, – я постепенно повышала голос.
Он опять зажал мне рот рукой:
– Тише! Вы слышите: кто-то здесь ходит?
Он отвел свою руку и прижал палец к губам.
Я прислушалась: дождь усилился, он методично бил по листьям пальм, как начинающий пианист – по клавишам, разучивая этюды. Дробный перестук капель сливался с шелестом листьев. Ничего подозрительного. Я замотала головой:
– Нет. Не слышу.
– А я – да. Кто-то здесь ходит.
– Вы… уверены?
– Уверен.
Я же, как ни напрягала слух, ничего не слышала, к тому же холод уже проник в мое тело до самых костей, и я подумала, что теперь уж точно заболею и никакой чай с лимоном меня не спасет.
– Я пойду.
– Посидите пока здесь.
– Зачем?
– Я посмотрю… обстановку и вернусь. Мигом.
– Ну хорошо. Только недолго.
Он поднялся легко, пружинисто и пошел куда-то вправо, мгновенно пропав из виду.
Остаться одной мне было страшновато. Но окликнуть Валасьена или признаться ему в своей слабости – нет, это выше моих сил, уж лучше совсем окоченеть под этим промозглым прованским дождем, скрючившись в три погибели, чем окликнуть его и тем самым удостоиться очередной его усмешки или ухмылки. Не-е-т, я потерплю! Я изо всех сил растирала плечи, пытаясь согреться, и думала только о том, что сейчас Андре вернется, я поднимусь к себе и выпью чай с лимоном. Но он уже остыл… Тогда я закажу еще, а потом спущусь и все расскажу Марианне Николаевне, и пусть они сами все решают и ломают головы: кто убил Баранова и зачем? А еще я попрошу у них сотовый, позвоню Паше и скажу, что я немедленно вылетаю в Москву, и пусть сам разбирается со всем этим: с фальшивками в коллекции Колпачевского, с тем, как они там оказалось и кто их туда пристроил. Эти игры – не для моего ума… Мне холодно, страшно и… одиноко. Вернется Валасьен, и я даже не стану с ним разговаривать, просто кивну и пойду в дом. Мне это все уже осточертело! По горло! И я уже ничего не хочу…
Вроде бы раздался шорох?..
Но почему же Андре не идет? А если его… убили?
Эта мысль так испугала меня, что я вскочила на ноги и стояла столбом какое-то время, вслушиваясь и всматриваясь в темноту. Казалось, что там, в этой доисторической мгле, скалятся некие неведомые чудовища. Или это плод моего воспаленного воображения?
Детские страхи вихрем налетели на меня. Но я упрямо пошла вперед, останавливаясь через каждый шаг и прислушиваясь. И тут… Я увидела… как несколько черных теней отделились от стволов деревьев и заскользили вдоль кустов. Это было уже совсем непонятно, и я опять замерла на месте. Значит, Валасьен прав: здесь кто-то есть! Но кто эти люди и что они здесь делают?
Теперь мне было уже не просто страшно, а жутко – по-животному жутко. Дикий ужас скручивал кишки и поднимался выше – до горла. Во рту мгновенно образовалась густая горечь, которую хотелось немедленно выплюнуть, но я не могла даже пошевелиться и стояла, по-прежнему всматриваясь в темноту, надеясь, что мне все это померещилось; сейчас вернется Валасьен и скажет что-нибудь своим насмешливым тоном, и все мои страхи исчезнут, сморщатся, расползутся, как клочья утреннего тумана.
Но Валасьен не шел, и никаких признаков, что он где-то поблизости, не ощущалось. Я метнулась обратно под пальмы, и вот тут мне окончательно стало ясно, что все это не сон и не бред, а самая настоящая реальность. Тени высыпали из темноты, как солдатики-ниндзя, и продвигались вдоль стены здания, стараясь держаться в тени и не попадать на освещенные участки лужайки.
В этот миг дикая каша в моей голове рассосалась – разом, и мысли запенились с невероятной скоростью. Если эти тени реальны, значит, они пробираются к дому; охрана «не сработала», или еще хуже – никакой охраны просто больше нет, и поэтому тени идут вперед так спокойно, беспрепятственно. Все это напоминало компьютерную игру-стрелялку.
Но это не игра. Сейчас дом окажется в кольце, в осаде; значит, туда теперь – нельзя. Но нельзя и за территорию. Вдруг у ворот уже стоит их человек, меня тогда точно «ликвидируют»! Это словечко, упомянутое Барановым в его телефонном разговоре с неизвестным, снова всплыло в моей голове…
Сначала они «ликвидировали» Баранова… значит…
Но я ничего не успела додумать: на меня навалилась тяжелая плотная темнота, я глухо вскрикнула – и все исчезло…
Очнулась я оттого, что где-то рядом лилась вода. Я прислушалась и подняла голову. Сознание постепенно возвращалось ко мне. Я лежала на топчане…
Было дико неудобно: топчан такой узкий, что, если я повернусь, непременно упаду…
Ноги затекли, и я чуть пошевелила ими. Внезапно я все вспомнила и так и вскинулась с топчана, чуть не свалившись с него.
Комната была маленькой, крохотной – по моим представлениям. Узкий топчан, застеленный несвежей простыней. В углу, за перегородкой, туалет и миниатюрная раковина. Все.
Я подошла к двери и подергала ручку. Конечно, заперто! Я прислушалась. Судя по звукам снаружи, мы куда-то плыли – об этом свидетельствовал глухой шум, плеск воды и легкая вибрация, сотрясавшая мою крошечную тюрьму. Значит, это судно. Я на судне…
Я постучала в дверь. Ноль. Я забарабанила в нее кулаками и крикнула:
– Эй! Кто-нибудь есть?
Тут же я поняла, что сморозила глупость. Раз судно куда-то плыло, значит, кто-то на нем был, однозначно. Кораблем кто-то управляет.
Я на миг притихла, а потом заколотила в дверь с новыми силами.
– Эй-э-э-й! Откройте!
Послышался какой-то шум, потом дверь резко распахнулась, и на пороге вырос маленький плотный
