– Я еще не закончил битву, – сказал он решительно, и глаза у него блеснули, что вселило в Мегги пусть небольшую, но надежду. – Но ведь и она тоже умеет бороться, – уныло добавил он.
На обратном пути Мерфи не стал спрашивать Шаннон, куда она поедет, а просто повез к своему дому. Но, когда они вышли из машины, повел ее в сторону поля.
– У тебя там остались какие-то дела? – удивленно спросила она, глядя ему на ноги.
На нем были не сапоги, а выходные туфли, в которых он обычно ходил в церковь.
– Нет. Пройдемся немного, если не против.
Мерфи находился в подавленном состоянии, она это понимала, и совместный путь от Эннистимона ничего не изменил в его настроении. Ей было неприятно, что он сделался таким после поездки на Луп Хед, где оба не сумели найти общий язык, проявили упрямство, способность обижаться друг на друга и обижать. Ей было его жаль. И себя тоже.
В душе у каждого из них поселилась неуступчивость, свила гнездо настойчивость, бушевала страсть. Оба желали и страшились окончательного разговора, который поставил бы точку в их отношениях.
– Мерфи, – неуверенно начала Шаннон, – ты расстроен, я вижу. Не лучше ли для нас обоих перестать говорить на эту тему?
Мерфи покачал головой.
– Я слишком долго откладывал этот разговор.
Он скользил взглядом по зеленеющему полю, видел своих коней на пастбище, но мысли его были далеко.
Каменное кольцо. Они уже возле него. Вошли внутрь.
Он остановился, посмотрел на нее, отпустил ее руку.
– Это должно произойти здесь. Ты знаешь это, – сказал он. – Оно наше.
– Не понимаю, о чем ты говоришь.
Внутри у нее все дрожало, но она не опускала глаз.
Он знал, о чем говорит, знал, чего хочет. Чтобы эти камни, которые он считал своими, это поле, трава, чтобы все они стали своими и для нее. Но он понимал: пока это не так.
– Я люблю тебя, Шаннон, – начал он сдавленным голосом. – Люблю, как только может любить мужчина. Говорю тебе это здесь, на священной земле, под лучами солнца, которые проникают между этих камней.
Сердце у нее сжалось – от любви и от боли. Выражение его глаз, переполненных болью и страданием, было красноречивее любых слов, и она понимала: ничто не остановит его.
– Прошу тебя: стань моей женой. Позволь разделить мою жизнь с твоей, ответь мне тем же. Прошу тебя об этом на священной земле, на виду у древних камней, под лучами солнца, – повторил он как заклинание.
Его чувства захлестнули ее, она испугалась, что утонет в них. Однако нашла в себе силы проговорить:
– Не проси об этом, Мерфи.
– Я уже попросил. Но ты не ответила.
– Я не могу, – выдавила она через силу. – Не могу сделать того, о чем ты просишь.
Глаза у него бешено сверкнули. Гнев и боль переполняли их.
– Ты вольна поступать как хочешь. Только отвечай честно.
– Я была честной с самого начала, Мерфи, когда говорила тебе «нет».
– Ложь, – прорычал он. – Ты все время говорила неправду и мне, и себе.
Ему казалось, что его ранило, что кровь сочится из десятка ран.
– Это ты грешишь против истины! – Она знала: его напору нужно противопоставить свой, его обвинениям – свою яростную защиту. – Я сразу сказала тебе, Мерфи, у нас нет будущего, не нужно ни на что надеяться, затевать серьезное. Да, я спала с тобой, – голос ее задрожал, несмотря на все усилия, – потому что хотела тебя. Но это не значит, будто можно что-то изменить.
– Ты говорила, что любишь меня.
– Да, люблю! – крикнула она в ярости. – Люблю, как не любила никого раньше! Но что из этого?
– Для меня это все.
– А для меня нет! Я не ты, Мерфи. Не Брианна! Не Мегги! – Она отвернулась, борясь с желанием бить кулаками по каменной стене, пока на пальцах не появится кровь. – То, что мне представлялось отнятым у меня, когда мать рассказала, кто я такая, я вернула сполна. И увезу с собой, В свою собственную жизнь.
Глаза ее, когда она вновь повернулась, казались почти черными.
Мерфи молчал. Чего он ждал? На что надеялся, глупец!
Она опять заговорила:
– Думаешь, я не понимала, чего ты хочешь? Впрочем, ты никогда и не скрывал. Я видела твое лицо, когда ты сидел на кухне, а я готовила завтрак. Оно все расставило на свои места. Тебе нужна женщина, чтобы вести хозяйство, удовлетворять в постели, рожать детей и быть довольной всем, что ее окружает. Твоим садом, этой долиной, печкой, в которой горит торф. Что, неправда?
