на себя одежду и, ни разу не взглянув на картину, написанную за одну ночь, взяла поднос с нетронутой едой и спустилась вниз.
Брианну она увидела в холле, та прощалась с уезжающими постояльцами. Шаннон молча проследовала на кухню, где наконец избавилась от подноса и налила себе кофе, который еще оставался достаточно горячим.
– Давай я сделаю свежий, – предложила Брианна, застав ее за этим занятием.
– Не надо. Он вполне… – Силясь улыбнуться, Шаннон добавила, кивая на принесенный поднос: – Извини, что ничего не съела.
– Со вчерашнего дня! Оттого ты такая бледная сегодня. Садись и ешь немедленно!
– Хорошо. Только совсем немного. У нее не было сил сопротивляться, поэтому она послушно уселась за стол.
– Поругались с Мерфи? – через какое-то время, как бы невзначай, поинтересовалась Брианна.
– И да, и нет. Мне не хочется об этом говорить сейчас.
Брианна убавила огонь в плите, подошла к холодильнику и лишь потом сказала:
– Я не настаиваю. Ты закончила картину?
– Да. – Шаннон прикрыла глаза. Картина была окончена, но многое еще не пришло к своему концу. – Бри, мне бы хотелось посмотреть письма моей матери. Мне это нужно перед тем, как уехать.
– Конечно. Только сначала поешь как следует. – Брианна отрезала кусок хлеба для нового сандвича. – Если ты не против, я позвоню Мегги. Мы сделаем это все вместе.
– Хорошо. – Шаннон отодвинула чашку. – Сделаем все вместе.
Глава 23
Ей было неловко и нелегко смотреть на эти три тонких письма, перевязанных поблекшей от времени красной ленточкой. «Каким же до предела сентиментальным, – подумала она, – должен быть мужчина, если так перевязывает жалкую пачку писем, которую и пачкой-то не назовешь».
Втроем они сидели в большой гостиной, Грей ушел с ребенком к Мегги. Стояла полная тишина.
Уже начало смеркаться, зажгли свет, и под уютной настольной лампой Шаннон, набравшись храбрости, открыла первый конверт.
Почерк матери был ей хорошо знаком – типично женский, аккуратный, мелкий.
«Томми, – думала Шаннон, глядя на эту пока единственную прочитанную строчку. – Мать называла его так и в письме, и через двадцать с лишним лет, когда рассказывала о нем дочери».
Для Шаннон он был и остается Томом. Томом Конкеннаном, от которого она унаследовала зеленые глаза и каштановые волосы. Томасом Конкеннаном – кто был плохим фермером и хорошим отцом. Человеком, нарушившим клятву, данную законной жене, и полюбившим другую женщину, которую потерял. Кто, возможно, мечтал стать поэтом, пытался заработать деньги, но умер, так ничего не совершив и ничего не добившись.
Она стала читать дальше и услышала голос матери, а в нем сквозили любовь и доброта. И никаких упреков, никаких сожалений ни в одном слове письма. Тоска – да, и воспоминания. Но ни угрызений, ни укора.
Так кончилось письмо.
С большой осторожностью и тщательностью Шаннон сложила его и сунула обратно в конверт.
– Она говорила мне, что он ответил ей. Но я нигде не нашла того письма.
– Скорее всего она его не сохранила, – предположила Брианна. – Из чувства преданности к своему мужу.
– Возможно, – согласилась Шаннон.
Ей хотелось, чтобы это было именно так. Милый Колин, кто отдал им двадцать пять лет своей жизни, всю любовь и верность, – он заслужил эти ответные чувства.
Шаннон развернула второе письмо. Оно начиналось и оканчивалось теми же словами, что и первое. Но в том, что заключалось между ними, были уже не только воспоминания о короткой и запретной любви, но и что-то еще. Почти неуловимое, но другое.
– Она уже знала, что беременна, – тихо сказала Шаннон. – Мною.
В голосе было что-то вроде удивления, словно она до сих пор не может привыкнуть к мысли, что ее жизнь, по существу, началась тут, где-то возле этого дома, на виду у этих деревьев, холмов.
– Когда Аманда писала это письмо, то определенно знала, – согласилась Мегги. – И наверняка испытывала одиночество, отчаяние, страх. Но ничего такого в письме нет, верно? Как ни ищи, не найдешь. Какой же сильной и благородной надо быть! Удивительная женщина!
Она взяла письмо из рук Шаннон, снова пробежала его глазами.
– Из того, что нам стало известно от человека, которого нанял Роган, семья отвергла ее, – с болью сказала Брианна. – Какой ужас!
– Да, – в голосе Шаннон звучала печаль, – когда мать открылась им, они не пожалели ее, а заставили уйти из дома, требовали, чтобы она тайно избавилась от ребенка. От меня, – добавила она
