– Здравствуйте… Мне звонили насчет каких-то бумаг…
– Ваша фамилия?
– Тетерин.
Девушка быстро пролистала несколько документов, лежавших у нее на столе, а затем протянула один из них Тетерину.
– Вот, прочитайте и распишитесь.
Усевшись напротив нее, Тетерин наморщил лоб и попытался сосредоточиться на печатном тексте. Однако буковки были такие маленькие, а слова из них получались такие громоздкие, что он покачал головой и робко посмотрел на девушку.
– Вы знаете… Я плохо понимаю… Все эти финансовые термины… Вы не могли бы мне объяснить?
– Ну, разумеется, – кивнула девушка и улыбнулась ему такой улыбкой, по которой совершенно нельзя было решить – сочувствует она ему или нет.
Это была улыбка Джоконды, по знакомству устроившейся в инвестиционный фонд.
– Сроки возврата вашего краткосрочного кредита истекли, – произнесла она голосом, который до этого наверняка слышал только Леонардо да Винчи. – А деньги в счет его погашения в наш фонд не поступили.
– Да, да, это понятно, – закивал Тетерин. – А дальше?
– Ваша квартира, представленная в качестве залоговой ценности, переходит в собственность нашего фонда, и вы теряете на нее все права. Я обязана официально вас в этом уведомить. Такова процедура.
«Мона Лиза» перевернула два верхних листа договора и подвинула его Тетерину.
– Вот здесь распишитесь, пожалуйста.
– А зачем?
– В подтверждение того, что вы никаких претензий к нам не имеете.
– Да, да, конечно, – забормотал Тетерин, вынимая из кармана пиджака ручку. – Вот только… Скажите, а Михаил Семенович… Он вас предупредил?
– О чем? – она снова улыбнулась ему, как всем бесконечным посетителям Лувра, которые подходят и останавливаются перед ней каждый день.
– Ну… О том, что я должен прийти.
Самонадеянность Тетерина, конечно же, должна была вызвать у девушки уже не улыбку, а настоящий смех, потому что для картины все посетители на одно лицо, и было бы очень странно услышать ей вдруг от одного из них, что ее должны были предупредить о его приходе. Да и Тетерин вел себя диковинно, очевидно не отдавая себе отчета, что разговаривает, в общем-то, не с человеком, а с нарисованным существом.
Однако «Мона Лиза» не засмеялась, а просто покачала головой.
– Нет, не предупредил.
– Как странно…
– Распишитесь, пожалуйста. Михал Семеныч сейчас на совещании. Как только он освободится, я обязательно ему передам, что вы приходили.
Но Тетерин медлил.
– Что-нибудь не так?
– Вы знаете, я не могу это подписать, – сказал он, решительно убирая ручку обратно в карман.
Левая бровь «Моны Лизы» слегка приподнялась.
– Почему?
Тетерин пожал плечами:
– Потому что я не хозяин квартиры. Ответственный квартиросъемщик – моя жена.
– А зачем же тогда вы пришли? – резонно заметила «Мона Лиза».
Ответ у Тетерина нашелся неожиданно сам собой. Он был ясен и прост, как само понимание всей его дальнейшей жизни.
– Потому что я единственный в доме мужчина, – сказал он и поднялся из-за стола.
Говоря в «доме», он, разумеется, не имел в виду весь дом на Озерной, а всего лишь свою семью. Однако и в слово «мужчина» он вкладывал не одни только гендерные и бытовые смыслы.
Для нового похода в казино у Томки было сразу несколько веских причин. Во- первых, она должна была вернуть в общую казну семь тысяч, изъятых оттуда для Юрки; во-вторых, ей хотелось приумножить общую сумму; но самая веская причина состояла в том, что Томке любой ценой надо было поквитаться с автоматом, который надул ее в прошлый раз.
Обуреваемая одновременно и чувством ответственности, и алчностью, и жаждой мести, она, собственно, поехала в город только за тем, чтобы сбежать потом в казино, поэтому визит Тетерина в кредитную организацию если и волновал ее, то лишь отдаленно – как звуки чужого голоса за стеной, когда там, возможно, говорят о вас. Все ее существо занимали мысли о ярких картинках с волшебниками, жабами и феями, которые совершенно не оставляли в ее переполненной душе места для волнений по поводу Тетерина и его встречи с ненужными, пустыми чиновниками фонда.
Когда он спустился по широкой лестнице со второго этажа, все обитатели дома, нервно скучавшие на кожаных диванах, немедленно вскочили на ноги и бросились к нему. Одна лишь Томка осталась сидеть, рассеянно покусывая заусеницы на ногтях. Она честно попыталась прислушаться к общему разговору, но мысли ее разбегались, и она поняла только то, что у Тетерина ничего не вышло, а Михаил Семенович не помог.
– Вот козел, – говорил Степан с очень расстроенным лицом.
Несмотря на то что он изначально принадлежал к партии пессимистов, ему все же очень хотелось надеяться на чудо, и, сидя на дорогом кожаном диване, он поглаживал его подлокотник и уверял себя, что людям, которые могут позволить себе в фойе такие диваны, не нужны их жалкие квадратные метры. Тем более с рынка вторичного жилья.
– Козел, – повторял Степан. – Зря ты ему жизнь спас.
Спасенная жизнь Михаила Семеновича была пунктом, который раздражал обитателей дома больше всего. Им казалось, что эта спасенная жизнь являлась твердой конвертируемой валютой, вполне ликвидным средством обмена, однако суровая действительность показала, что это не так. Вернее, это могло быть так, но только в том случае, если бы Тетерин попросил у Михаила Семеныча вернуть квартиры до того, как начал его спасать. И даже более того – ему надо было в эти короткие решающие секунды подписать с Михал Семенычем соответствующий документ. Но, поскольку этого не было сделано, Михаил Семенович получил то, что ему причиталось, авансом, и аванс этот был, с его точки зрения, невозвращаем.
Выйдя на улицу, разочарованные вкладчики еще некоторое время посетовали на судьбу и обнаглевших олигархов, однако жизнь этим было не остановить. Она продолжала предъявлять к ним свои, быть может, не очень значительные, но все же нисколько не отменяемые требования.
– Надо на Озерную возвращаться, – вздохнула Валя. – Я обещала сегодня с девочками искупаться сходить.
– А мне Иван Алексанычу в бане помочь надо, – сказал Муродали. – Он там, в предбаннике, ремонт небольшой затеял.
– Ну, раз надо – поехали, – пожал плечами Степан и полез в кабину «КамАЗа».
Увидев, что жена и сын почему-то не спешат забираться в машину, он нетерпеливо нажал на гудок.
– Сдурел, что ли! – вздрогнула от неожиданности Томка.
– Садись уже.
– Я не поеду.
– Чего это ты не поедешь?
– У меня дела.
Нельзя сказать, чтобы Степан не удивился этому заявлению – за годы совместной жизни он привык считать, что у Томки нет какой-то своей, отдельной от него жизни. Однако теперь вдруг оказалось, что такая жизнь есть. В другой ситуации он, разумеется, тут же устроил бы допрос с пристрастием, но рядом с ним в кабине уже сидели Мирзоевы, и он просто не мог показать им, что чего-то не знает про свою жену. На это как раз и рассчитывала Томка.
Хмыкнув, как будто он не очень одобрял эти ее «дела», но при этом, конечно же, был о них в курсе, Степан запустил двигатель. Мотор взревел примерно с такой же силой, как и те кошки, что заскребли у
