Стояла весна в полном расцвете своего волшебства, ее завораживающая красота заполонила парки, и все крыши сияли от лучей солнца. Над Лондоном клубилась золотистая дымка. Но мое счастье было в опасности.
Приближалась Пасха.
Примерно за неделю до этого Ричард водил меня в кинотеатр «Керзон» на французский фильм. Когда мы вышли, был теплый звездный вечер. Он взял меня под руку, и мы пошли по направлению к моему дому.
Должно быть, в кино он думал о том, что собирался мне сказать, и, вместо того чтобы, как обычно, высказать мнение о кинофильме, проговорил:
– Розелинда, с сегодняшнего дня некоторое время мы не сможем видеться, моя дорогая.
Будто холодная рука сжала мое сердце.
– Да, а почему? – как можно небрежнее спросила я.
Он ответил:
– Моя дочь Берта приедет домой на пасхальные каникулы. На пару дней мне надо уехать по делам на Север, а когда я вернусь, то сразу же отправлюсь в Рейксли. Я думаю, меня не будет около трех недель.
Я почувствовала комок в горле. Говорить стало трудно. Три недели! Мне показалось, он сказал – три года. Я уже привыкла видеть его три или четыре раза в неделю. Китс Диксон-Родд на днях как раз сказала, что я прекрасно выгляжу и у меня блестят глаза и что я счастлива. Конечно же, она поняла, что у меня появился молодой человек, и пожелала мне удачи и счастья, но совершенно непонятно, почему я не приглашаю его к обеду, и т. д. Ну что ж, я со смехом воспринимала ее добродушные поддразнивания и говорила, что как-нибудь обязательно приглашу, все время сознавая, что этого никогда не случится, потому что моя дружба с Ричардом не вмещалась в рамки общепринятого. Где-то рядом с ним маячила фигура Марион, его жены. Никто из Диксон-Роддов не одобрил бы моей дружбы с женатым человеком.
Ричард шел рядом и говорил о пасхальных каникулах:
– Как хорошо, что я снова увижу мою девочку!.. Когда она в школе, я всегда скучаю по ней! Обычно во время каникул мы на пару дней приезжаем в Лондон и отправляемся посмотреть что-нибудь интересное, а то у нас, за городом, проводим время в музыкальной комнате. Я только что купил ей новую пластинку: Сибелиус, Симфония № 1. Хотя она у меня еще маленькая, но сумеет оценить хорошую музыку.
Притихнув, я слушала. Он говорил о своей дочери… своей плоти и крови, и, уж конечно, она сможет оценить музыку, которая нравилась ему, и, уж конечно, с ней он и проведет все каникулы. А я испытывала горькое разочарование и ревность.
О Марион я никогда не беспокоилась. Она была чем-то далеким под именем миссис Каррингтон-Эш, и о ней никогда не упоминалось. Но Берта, дочь Ричарда, была очень ему дорога. Я знала о ней довольно много и очень завидовала ей. Вот теперь она займет мое место. И ее он будет водить во все интересные места, куда мог бы пойти со мной.
Но где-то в глубине души все тот же голос кричал: «Нет, не будь глупенькой, Розелинда, она не займет твоего места. Это ты занимала ее место. Пока она была в школе, Ричард был добр и ласков с тобой, потому что скучал о своей маленькой дочке».
Я услышала этот голос и сжала зубы. Да, все зашло слишком далеко. Я была слишком сильно влюблена в Ричарда. Если это не прекратится, я погибну. Я никогда и никого так не любила. Целыми днями я думаю о нем… и ночью не могу заснуть. Он стал для меня всем. Это какое-то наваждение… и если он хоть на минуту узнает о моих переживаниях, все будет испорчено. Скорее всего, он сразу же исчезнет – огорченный, смущенный и даже разочарованный таким положением дел. И я больше никогда его не увижу.
Я сдержалась, не дала себе расплакаться, и произнесла самым небрежным тоном:
– Как хорошо весной за городом! Это доставит вам большое удовольствие!
– Да, – сказал Ричард. – Рейксли – очень красивое место. Жаль, что ты не можешь увидеть его.
(И это тоже причинило мне боль. Я знала, он хотел сказать, что я никогда не увижу его дом и его ребенка.)
Ричард посмотрел на меня. Наверное, благодаря своей чуткости он понял, что со мной что-то происходит.
– Розелинда, все в порядке? – спросил он.
– Да, вполне, а почему вы спрашиваете? – ответила я и пошла быстрее, потому что боялась показать свои чувства. Я, которая гордилась своим самообладанием и считала, что умею скрывать свои чувства, была готова совершить что-нибудь необдуманное, например, забыв о всякой осторожности, расплакаться и сказать ему: «Ты должен хоть изредка встречаться со мной… нельзя же совсем позабыть обо мне потому лишь, что Берта приезжает домой… я этого не выдержу».
Мы шли дальше. До самого конца прогулки атмосфера была слегка натянутая. Казалось, на уме у Ричарда была только дочка да пасхальные каникулы, а я не могла выносить больше этих разговоров.
Обычно Ричард прощался со мной на пороге дома Диксон-Роддов. Но сегодня меня захватила совершенно сумасбродная идея, что нельзя отпускать его просто так, потому что мы не встретимся с ним еще очень долго, а может быть, вообще больше не увидимся. Он вернется к своей семье и нормальной жизни там, в Рейксли, и забудет обо мне, а может быть, решит (ради моей же пользы) прервать наши отношения, несмотря на то что они совершенно невинны.
Я была уверена, что он увидел на моем лице то, что принято называть «вымученная улыбка», и сказала:
– Может быть, вы зайдете ненадолго? Мистера и миссис Диксон-Родд сегодня нет – они в Марлоу. Но я уверена, они не стали бы возражать, если бы вы зашли выпить чего-нибудь.
– Я ничего не хочу, моя дорогая, – сказал Ричард. – Но с удовольствием зашел бы на минуту.
Я вздохнула с облегчением. Я боялась, что он может отказаться. Что со мной сегодня? Я задавала себе этот вопрос, когда открывала дверь. Неужели я потеряла разум? Мне нельзя удерживать его… я не должна допустить, чтобы мысли о нем полностью мной овладели…
