несчастного молодого человека наедине со своей почившей возлюбленной.
Наконец вперед вышел граф Шафтли и коснулся рукой плеча Эсмонда.
— Давайте вернемся в замок вместе, мальчик мой. Оставаться здесь дольше нет смысла. Все кончено.
— Мне не нужно сопровождение, сэр, — твердо ответил Эсмонд.
На протяжении прошедших трех дней лорд почти ничего не ел, если не считать того раза, когда старик Уилкинс все-таки отважился, рискуя быть обруганным и побитым, поставить перед своим хозяином поднос с едой. Впрочем, даже тогда Эсмонд едва притронулся к кушаньям, компенсируя это весьма обильными возлияниями коньяка.
Отец Доротеи, однако, заставил уйти Эсмонда вместе с ними.
Бедняга был сломлен потерей любимой дочери. Он знал, что жена уже не подарит ему нового ребенка. Как и королева Анна, она рожала только для того, чтобы потом хоронить. Дети у нее умирали один за другим. Было очевидно, что бедняжка Доротея имела с самого рожденья слабенькое сердце. Это еще счастье, думал в печали граф, что она прожила восемнадцать лет и оставалась с родителями так долго. Он боялся возвращаться в замок, который был полон рыдающими и воющими женщинами. В замке находился единственный мужчина — сэр Адам Конгрейл, муж сестры леди Шафтли. Граф недолюбливал его и мало интересовался племянницей жены Магдой, которая также была в числе гостей, приглашенных на свадьбу. В детстве она стала жертвой какого-то ужасного несчастного случая, и старый граф не помнил, когда он мог видеть ее без вуали на лице. Доротея очень жалела свою бедную кузину. Собственно, только по просьбе Доротеи Магда и была приглашена в замок на свадьбу. Сам Шафтли, конечно, позабыл бы о ней.
В молодости Шафтли проявлял гомосексуальные наклонности. По крайней мере настолько, насколько это было возможно во время царствования короля Уильяма. Втайне он любовался прекрасным юношей, который должен был стать его зятем. Любовался, несмотря на те шалости и проделки, которые снискали Эсмонду скандальную славу.
Граф Шафтли избавился от прочих скорбящих гостей и уединился с Эсмондом в своем кабинете, где они стали пить коньяк и разговаривать. Вернее, говорил один сэр Шафтли. На все лады он расписывал достоинства и добродетели своей покойной дочери, да так, что под конец Эсмонд стал бояться, что сойдет с ума. Впрочем, он уже вплотную приблизился к безумию еще три дня назад, когда увидел тело Доротеи на смертном одре в часовне замка. Какое это было страшное утро!.. Миновало всего несколько суток, а ему казалось, что с тех пор прошла целая вечность.
— Слава Господу, что вы еще молоды и вполне сможете найти себе другую красивую девушку, которая займет в вашем сердце место нашей милой дочери и, возможно, в один прекрасный день подарит вам наследника, — сказал неосторожно Шафтли. Он выпил слишком много спиртного, чтобы помнить о приличиях.
— Вы оскорбляете меня, сэр, полагая, что я освобожу в своем сердце место Доротеи для кого-нибудь другого!
— Полноте, мальчик мой. Такова человеческая натура. Первые острые приступы душевной боли и скорби изгладятся со временем.
— Я никогда ее не забуду!
— Никогда не забудете… Пожалуй. Но мужчине не пристало жить одному. Да ведь вы сами рассказывали мне как-то, что ваша венценосная крестная мать дала вам наказ привести в Морнбери новую хозяйку.
Эсмонд схватился рукой за эфес шпаги и сжал его так сильно, что его пальцы побелели до цвета слоновой кости.
— Предпочитаю не думать сейчас о чем-либо подобном…
— Полноте, — вздохнул граф. — Время покажет.
Эсмонд вскочил и стал расхаживать по комнате взад-вперед. Коньяк, который он неумеренно пил на протяжении трех прошедших дней, огнем жег его изнутри. Он был пьян. Ему казалось, что он бродит ночью по какому-то болоту, испускающему зловонные испарения. Все крутилось перед его глазами. Что же до королевы, то письмо, написанное ею лично, пришло к Эсмонду из Бата как раз сегодня. В нем ее величество выражала свои соболезнования по поводу кончины невесты своего крестника, но одновременно намекала на то, что вопрос женитьбы Эсмонда не снят, а лишь отложен на время.
Как будто так легко заменить женщину, которую обожал, другой, думал в отчаянии Эсморнд. Это же не новая кобыла, которую можно купить на следующий же день после гибели старой! Доротея была его первой любовью, он любил ее самозабвенно, как любят один раз в жизни. Может быть, потому, что до нее Эсмонд вел безумную, разгульную жизнь столичного повесы? Может, именно поэтому настоящее чувство так сильно захватило его?
Во всяком случае ему становилось дурно при одной только мысли о том, что придется опять выбирать себе жену.
— Я должен ехать, — пробормотал он, проведя рукой по холодному и влажному от пота лбу и оттянув тугой воротник сорочки, чтобы дать себе воздуха.
Шафтли пустился в новое скучное рассуждение о генерале Коршэме и его супруге. Недавно они въехали в Суонли Мэйнор, маленькое поместье между замком Шафтли и Морнбери. Они дают убежище беженцам из Франции и имеют французских родственников. Сейчас в Суонли проживает племянница генерала — некая мадемуазель Шанталь Леклер, которая познакомилась с бедняжкой Доротеей на одном из вечеров и затем несколько раз вместе с ней каталась верхом. Правда, это было давно, тогда Доротея была еще в состоянии держаться в седле. Милая девушка эта мадемуазель Шанталь, добавил граф, и к тому же, по слухам, ищет себе мужа-англичанина.
Разговор тянулся и тянулся. До тех пор, пока Эсмонд не почувствовал, что ему сейчас станет плохо. Вдруг дверь в библиотеку, где они сидели, внезапно распахнулась, и раздался юный девичий голос:
— Дядюшка Чарлз, прошу прощения за вторжение, но тетушка послала меня передать, что она просит вас зайти к ней.
Шафтли неуверенно поднялся.
— Скажите ей, что я иду, Магда. Иду…
Эсмонда будто поразил удар молнии. Он тоже вскочил непроизвольно со своего места, услыхав голос девушки, да так и замер. Голос ее настолько походил на голос Доротеи… Невероятно!.. Настолько сильно, что по всем его жилам вдруг прокатилась волна радостного волнения. Он не видел говорившую, но хорошо расслышал ее голос… Господи, неужели возможно подобное сходство?!.. Может, это сама Доротея?!.. Ее призрак?!.. А может, он уже бредит после трехдневного запоя. Он выпил очень много коньяка со времени смерти своей любимой. И при этом почти не закусывал.
Граф, икая и пошатываясь, направился к двери.
— Господи, кто это сейчас обратился к вам? — спросил потрясенный Эсмонд.
— Магда, моя племянница и кузина Доротеи. Бедняжка. Она приехала сюда с матерью и отчимом из Котсуолдса на свадьбу. Увы, завтра они возвращаются домой в печали и разочаровании.
Эсмонд остался в библиотеке один. Он стоял неподвижно на середине комнаты, сжимая рукой эфес шпаги. Глаза у него были полузакрыты.
Этот голос… Он принадлежит Магде? Но он никогда не слыхал ни о какой кузине. Впрочем, может, Доротея когда-нибудь и упоминала это имя, а он просто не придал ему значения, и оно не отложилось у него в памяти.
Вдруг дверь открылась снова. Его потерянный взгляд остановился на стройной фигурке девушки, одетой в траурное платье. Ее лицо и волосы были скрыты черной газовой вуалью.
— Дядюшка попросил меня передать вам лично мои соболезнования, сэр, и развлечь вас на то время, пока он будет отсутствовать… — начала было девушка.
Этот голос окончательно, казалось, вывел Эсмонда из равновесия. Он будто обезумел. Дико вскрикнул и бросился мимо нее к выходу. Он едва не опрокинул девушку, которая стояла на пороге. Магда резко отшатнулась, но удержалась на ногах, прижав руки к вздымавшейся груди. Из-под вуали она печально смотрела вслед убегавшему молодому человеку. Каким диким он выглядел, каким потерянным!.. И в то же время каким удивительно, интригующе красивым! Да, никогда еще прежде ей не приходилось видеть такого красивого мужчину. Его грубоватый уход вовсе не оскорбил ее. До нее уже дошли слухи о том, что жених
