Небесные верблюжата. Избранное

— Но нет, я все-таки не могу без мечты: я в себе ношу золотистое голубое тело юной вещи, и когда я впиваю жизнь, пьет и она: таковы поэты. Что делать?

— Быть экономными.

— Я так и делаю.

Июнь

Глубока, глубока синева.
Лес полон тепла.
И хвоя повисла упоенная
  И чуть звенит
    от сна.
Глубока, глубока хвоя.
  Полна тепла,
  И счастья,
  И упоения,
  И восторга.

* * *

  Пески, досочки.
Мостки, — пески, — купальни.
  Июнь, — июнь,
Пески, птички, — верески.
    И день, и день,
  И июнь, и июнь
    И дни, и дни, денечки звенят
  Пригретые солнцем,
    Стой! — Шалопай летний,
  Стой, Юн Июньский,
    Нет, не встану, — пусть за меня
      лес золотой стоит, —
  Лес золотой,
    Я июньский поденщик,
  У меня плечи — сила,
    За плечами широкий мир,
  Вкруг день да ветер —
    Впереди уверенность.
  У меня июнь, июнь и день.

Стрекоза

Но ведь ты голубей неба, стрекоза. — Я царевна! — Небо синее. Слышен густой пчелиный звон, он пахнет медом и смолой. Небо синее. Как поет земля и дышит лес! С золотых стволов шелестят чешуйки. Точно от солнца откололись. И от жара все кругом хочет радостно расколоться, как вот эта щепка с танцующим звуком.

Стрекоза на пне, под наплывом солнца, разгибает стеклянные крылья, и по ним, блестя, льется жар.

Растянулся ничком охотник созвучий и мыслей и — жарится. Стрекоза, драгоценность, царевна покачалась над его плечами и грациозно села ему пониже спины, приняв эту часть за холмик. И блестит драгоценным рубином на его панталонах. Он и не подозревает об украшении, — да еще этот хохолок на его лбу, вдобавок. Это вместе придало ему вид одураченный и милый. Стрекоза сверкает рубином на его драных панталонах, а перед его широкими, точно впервые очарованными глазами, другая, синяя, опускается и поднимается, поднимается, качаясь на медовых летних волнах.

* * *

В груди моей сегодня так мило просит.

Душа отвечает смолистому дню.

Душа хочет великого, душа хочет избранного, глубины, безграничной сокровищницы, возможного.

Вот тут под ногами еще сухо и хвойно, внизу зелен бережок таинственной канавки, и священные зеленые урны папоротника свершают обряд… В груди у меня просит душа.

Тогда душа сосен выходит ко мне смолевым плавным волнением и говорит такие таинственные слова:

«Ты знаешь, ты — единственная!

Узнай, — ты наша, запомни! Тебя прислали сюда Гении Вестники! — Для нас. И это мы наполнили тебя.

Еще знай, что во имя нас и беззащитной, оскорбленной здесь человеком природы, ты должна…»

В эту минуту зовут обедать.

— Сейчас! Я сейчас иду!..

Как это скучно!..

От счастья летнего рождаются слова! Все хорошие слова:

Прудик, водик,
  бродик,
верблюдик,
  растерятик,
пароходик.

А пароходик со звонкой, красной Американской полосой сегодня утром видели с балкона.

* * *

Ах! какая лодка! У нее веселый нос, крутые ребра, — вся она веретёнцем: белая, с красной и зеленой полоской. Идет и ныряет, ныряет носом: так и режет волны: с ней размечтаешься не на шутку, — летит! Перегони пароход! Ну их! Поцелуй, поцелуй синюю волну!..

Наше вам! очарованной белой принцессе — башне маяка.

Ну, ныряй! ну еще! еще!.. Ну, еще же! Зовут ее «Рыбка».