иконообразный вид. Форточка никак не снималась, а рисовать на ней, стоя на окне, было слишком трудно.
Потом Рома увидел книжный шкаф с двигающимися стеклами. Покрутился около шкафа. Можно чбыло рисовать лик генерала на стекле. Но Роман испугался, что он перепачкает весь шкаф, все книги в нем и ковер на полу.
Оставался последний предмет — сейф под генеральским портретом. В сейфе торчали ключи.
Рома повернул их, раздалась музыка из «Лебединого озера», и дверца открылась. В сейфе ничего не было, кроме четвертинки с каким-то растворителем, но дверца изнутри была идеальна.
Середина ее была вдавлена, как бывает на самых старых иконах, и пропорции дверцы были поистине золотыми.
Рома быстро взял краски и загрунтовал дверцу. Чтобы краска не попадала на пол, он подстелил газеты. Их в «красном уголке» лежало великое множество.
Краски были великолепными. Быстро сохли, а высохнув, сияли солнцем. Скорее всего их привозили для реставрационно-музейных работ. Но везли их с каким-то серьезным нарушением закона, поэтому они и приземлились в «красном уголке».
Не прошло и полутора часов, как на внутренней стороне дверцы засиял всеми цветами радуги новый святой — Иван Таможенский, генерал, праведник.
Генерал был в меру постный, в меру улыбчивый, в меру добрый. Над его головой сверкал нимб, придающий ему начальственную чистоту. На руках вместо младенца он держал свод таможенных законов и правил. Этот свод Рома рисовал с подлинника, стоявшего в шкафу. Погоны его напоминали кресты на плечах Николая Чудотворца. В общем, все было по канонам.
Только Рома поставил последнюю точку — орден на груди генерала, как вошел заместитель начальника таможни с молодым таможенником, заварившим всю эту кашу, и с кем-то еще, кажется, с Игорем Ивановичем.
— Как наши дела, товарищ Суриков-Репин? — добродушно спросил заместитель начальника, оглядывая комнату в поисках иконы.
Рома молча протянул ему ключи от сейфа.
Заместитель вставил их в скважину, повернул и стал открывать дверцу. Послышалась музыка танца маленьких лебедей, и из глубины сейфа на свет торжественно выехал новый святой.
— Караул! — тихо сказал заместитель начальника.
Потом он быстро скомандовал молодому таможеннику:
— Смирно! Кругом! Шагом марш! Возвращайтесь немедленно на свой пост. Сейчас не время для досуга.
Молодой таможенник повернулся и вышел служебным шагом. Тогда заместитель похлопал Рому по плечу и сказал:
— Молодец, молодое дарование! Теперь я вижу, что ты сам работал. Пусть твой подарок следует куда следует.
Он нажал кнопку на своем переговорном устройстве:
— Товарищи на третьей стойке, пропустите в Жевену Сергия Радонежского. Мальчик рисовал его сам.
— А это, — сказал он Игорю Ивановичу, показывая на сейф, — я буду демонстрировать только близким друзьям и то по большим праздникам… Все, торопитесь на посадку. Через двадцать минут вылет.
Глава восемнадцатая
СТОЛПОТВОРЕНИЕ НА ГОЛЛАНДСКОЙ ГРАНИЦЕ
И вот настал день, когда бабушка, мама и Вильям привезли Розалинду в Утрехт.
Было сыро, дул сильный ветер. Здесь, в этом большом городе в центре Голландии их должен был ждать маленький автобус. На этом автобусе голландская делегация уезжала в Жевену.
Розалинда надеялась, что папа тоже поедет ее провожать. Ей так хотелось этого. Но некому было остаться в магазине. Конечно, это могла сделать бабушка. Но она сказала:
— Я ничего не понимаю в этих велосипедо-мотоциклах с толстыми шинами! — Когда ей было нужно, она ничего не понимала, хотя обычно понимала все.
Когда они подъезжали к Утрехту, бабушка показала ей Дом — самую высокую башню в Голландии. Она была не так уж высока, этажей в десять. Но выше нее в Голландии ничего не построено.
Голландскую делегацию нашли быстро. Она стояла в назначенном месте напротив железнодорожного вокзала и была очень заметной. Потому что все ребята и руководители были одеты в одинаковые лимонадно-желтые костюмы.
— Вы только посмотрите на них! — ехидно сказала бабушка Розалинды. — Семь голландских бананов собираются пуститься в дальнюю дорогу.
Вильям засмеялся, а мама вздохнула, не сказав ни слова. Розалинда с грустью посмотрела на свои голубые брюки и подумала, что она зря согласилась с бабушкой убрать костюм в чемодан для большей сохранности.
В делегации было двое взрослых — девушка и молодой человек, очень заинтересованные друг другом, и пять беспокойных ребят, скакавших во все стороны по вокзальной площади.
— Рози, иди сюда! — сказала мама. Она стояла рядом с руководителями делегации и хотела представить им свою дочь.
— Меня зовут Эмма!
— А меня — Аренд!
Они дружелюбно кивнули Розалинде, чтобы она не смущалась.
— Мы хотели объехать всех детей задолго до отъезда, — сказала Эмма. — Но ничего не вышло из-за эпидемии гриппа.
— Мы даже друг друга заразили! — сказал Аренд.
— Прошу всех встать рядом! — закричал отец одного из отъезжающих ребят. — Делаю общую фотографию.
Делегация построилась в два ряда: спереди маленькие, сзади высокие.
— А где твой костюм? — сросил Аренд.
— В чемодане, — ответила Розалинда. — Экономится.
Несколько корреспондентов приехали на станцию, и замелькали молнии, как перед дождем. В этих вспышках Розалинда видела сияющие лица родителей, братьев и сестер, бабушек, дедушек, друзей.
Времени до отправки автобуса оставалось все меньше: последние, самые крепкие поцелуи, последние, самые важные советы.
— Не пей много этой гадости, — попросила бабушка, намекая на «Фрешель».
— Чтобы приехала живая и здоровая! — погрозила мама Розалинде пальцем. — Береги себя!
— Береги костюм! — закричал Вильям.
Ребята вошли в автобус, который тоже был желтый. Автобус тронулся, и Розалинда стала махать рукой своим родным. Она махала, пока их было видно.
Наконец у нее появилась возможность рассмотреть своих спутников. Это были ребята, с которыми она сдавала экзамен. Но она узнала только одного — барабанщика, выступавшего под номером 60. Они сидели с ним рядом.
— Правда, здорово? — спросил мальчик.
У него были блестящие темные глаза, и он в своем костюме был похож на золотого петушка:
— А где твой костюм?
— В чемодане. Моя бабушка говорит, что «Фрешель» — химия, а вы все похожи на бананы.
