– По традиции такие имена носят лесники… – вопросительно подняла бровь Дженел.
– На самом деле он был охотничьим инспектором.
– А ваша мать? – продолжала вопрошать Дженел. – Что с ней?
– Она была дочерью дворянина, но семья отвергла ее за то, что она вышла замуж за человека не своего круга.
– Так, значит, вы законнорожденный?
– Да, – с улыбкой проговорил Прескотт, хотя глаза у него оставались серьезными. Эдвина видела, что Прескотту неприятно говорить на эту тему.
– Почему вы не носите фамилию Айве? – не унималась Дженел.
Эдвина заерзала на сиденье.
– И вправду, Дженел, ты суешь нос не в свое дело.
Одно мгновение Прескотт смотрел в окошко, погрузившись в воспоминания.
– После того как мои родители поженились, Айве прожил с нами недолго. Он время от времени посылал нам деньги, но никогда не утруждал себя общением со мной. После того как моя мать умерла от тифа…
– О, как ужасно! – воскликнула Эдвина, прикрыв рот ладонью.
Избегая смотреть ей в глаза, Прескотт ответил:
– Спасибо, Эдвина. – Глядя куда-то в окно, он сказал: – После того как мама умерла, какое-то время я жил у соседки, а потом, когда деньги перестали приходить, она отдала меня в приют, в Андерсен-Холл. Когда директор Данн спросил мою фамилию, я сказал ему первое, что пришло в голову.
– Дивейн?
– Да. Это имя было нацарапано в потрепанной старенькой Библии, которую мне оставила моя мать. Она сказала, что нашла ее в библиотеке и забыла вернуть.
У Эдвины сжалось сердце.
– Наверное, вы очень сердились на своего отца, раз не захотели носить его имя.
– Он испортил жизнь моей матери.
– И вам тоже.
Прескотт пожал плечами, желая прогнать эту мысль.
– Моя жизнь сложилась удачнее, чем у многих. В моей жизни были Андерсен-Холл и директор Данн.
Эдвина не поверила его словам. С какой бы напускной небрежностью и равнодушием ни говорил сейчас Прескотт, ему пришлось хлебнуть лиха. Она злилась на его мерзких родственников. Как они могли оставить такого замечательного человека, как Прескотт? Глупцы!
Дженел поджала губы и прищурилась.
– Кто родственники вашей матери?
– Не знаю. – Прескотт вздохнул. – Мама отказывалась говорить о них. Упоминала только, что они пеклись о гордости и чести семьи больше, чем о своей собственной кровинке.
– Так, значит, все, что говорят о вас, – выдумка?
Прескотт натянуто улыбнулся:
– Людей хлебом не корми – дай насочинять небылиц. Я позволяю людям верить в то, во что им хочется верить, и обычно не обсуждаю с ними правду – она слишком скучна и утомительна.
– Мне то, что вы рассказали, совсем не кажется скучным! – с негодованием вскричала Эдвина. – Скорее трагичным. И невыносимым. Как могли родственники отказаться от вашей матери? Особенно когда у нее был маленький ребенок?
– Возможно, они ничего не знали о моем существовании, – задумчиво проговорил Прескотт, глядя куда- то в сторону. – Я появился на свет спустя много времени после разрыва матери с ее семьей.
– Они могли догадаться, что у вашей мамы мог родиться ребенок! – Эдвина скрестила руки на груди, не зная, как справиться со своим гневом. – Бросить маленького ребенка на произвол судьбы – у меня это просто в голове не укладывается!
– К сожалению, то, как поступила семья матери Прескотта, не является чем-то из ряда вон выходящим. – Дженел покачала головой. – Мне неприятно об этом говорить, но Прескотт – не единственный, чьи родственники придают огромное значение гордыне и ложному понятию чести и боятся оконфузиться перед окружающими. За примером далеко ходить не надо – это твой отец, Эдвина.
Эдвина отвела взгляд. Печаль и злость охватили ее. Зная натуру отца, Эдвина понимала, что, случись подобное с ней, он точно так же вычеркнул бы ее из жизни, как это сделала семья Прескотта с его матерью. Хорошо, что к тому моменту, когда Эдвина предстанет перед своим отцом, ее так называемая помолвка с Прескоттом будет расторгнута.
Однако от этой мысли ей почему-то стало еще тяжелее.
Дженел презрительно фыркнула.
– Вот поэтому мне и кажется, Эдвина, что твой план с треском провалится.
Прескотт положил руку Дженел на плечо, словно говоря ей «хватит».
