Он, и правда, удивил ее этим, что хорошо его насмешило. Теперь ему было трудно превзойти своих девочек. Никки все время затыкала его за пояс. Она целиком состояла из энергии, творения и ударов молний, которые летели под неожиданными углами. Реган была ее полной противоположностью: всегда организованная, действующая согласно правилам, шаг за шагом, по-своему блестящая, но никогда не использующая собственный потенциал полностью из-за постоянного страха рискнуть.
Уилсон частично винил в этом себя. Он вырастил сына согласно своему представлению о суровом и выносливом полевом исследователе, во-первых, и профессоре, во-вторых. Было бы преуменьшением сказать, что Уилсон оказался не готов к заботе о двух маленьких внучках. Хотя он никогда, никогда-никогда, даже на секунду, не задумывался об альтернативе. Никки и Реган принадлежали ему, они были всем, что осталось после катастрофы в Перу. И все же он мог сделать для Реган больше, чем просто быть довольным, что она пошла по его стопам. Никки раскрывалась в своем собственном направлении, но ему всегда казалось, что он должен был предложить Реган больше вариантов, поддерживать ее в попытке попробовать что-то новое.
И уж конечно ему стоило проявить твердость в той ситуации с идиотом Хэнсоном. Ни о чем в своей жизни он не сожалел, как о том, что позволил ей выйти замуж за Скотта. Она практически сразу стала несчастной. Но если он не был готов к маленьким девочкам, то девушки-подростки просто связали его по рукам и ногам. Слово «эмоциональная» вряд ли могло бы описать Реган в семнадцать, восемнадцать и девятнадцать. «Гормональный вихрь» подошло бы лучше.
На самом деле, однажды он подумал, что брак чуть успокоит ее. Так и случилось – только чересчур. Ко времени развода, она была так несчастно спокойна, что казалось, будто в ней умерла искра.
Хотя сегодня он вновь увидел ее. Не теперь, когда она готовила его ко сну, и, несомненно, собиралась устроить ему допрос с применением физического насилия касаемо его лекарств и, вероятно, раздумывала, как бы еще накинуться на него по поводу пропущенного звонка, но раньше, когда они с Куином Йонгером только появились. Она почти светилась, столько искры было в ней.
Он внимательно присмотрелся к ней, замечая кое-что – кое-что необычное. На ней была одета очень широкая футболка, которая совершенно не соответствовала ее стилю, и она была лишь наполовину заправлена в юбку, что расходилось с ее характером еще сильнее. Ей нравилась девчачья одежда, чем девчачей, тем лучше. Волосы в полном беспорядке – неслыханное обстоятельство. Опрятность была для Реган как религия. А вот Никки проводила в ванной комнате часы, чтобы уверить других людей, что она только что вылезла из блендера. Уилсон так и не смог понять, кто из них кого переплюнул. Наверняка он уяснил лишь одно – единственной безопасной оставалась ванная на первом этаже.
Но Реган, сегодня…
Что-то вспыхнуло в его мозгу, и он вспомнил, что должен был кое-что ей рассказать сегодня.
Что-то невероятно важное.
Он нахмурил брови и опустил глаза вниз, думая, думая.
– Что такое, Уилсон? – В ее голосе слышалось беспокойство. Потом до него донеслись ее шаги через комнату. Она встала на колени рядом с ним и положила свою руку на его. – Что случилось?
Он не мог вспомнить. Он слишком устал, чтобы вспомнить. День был ужасно длинным. Он встряхнул головой и посмотрел на нее, но память не вернулась. Он помнил мягкий серый цвет глаз Эвелин – у Реган глаза были точно такие же. Его жена тоже была блондинкой, такой же миниатюрной как Реган. Хотя у Эвелин все же не было всех достоинств Реган. Фигура девушки в свое время стала для него тяжелым крестом – он постоянно пытался прикрыть и застегнуть ее сверху донизу, бросая самый злобный из всех злобных взглядов на парней, которые интересовались ею.
Может, в том-то и была проблема. Тогда он отпугнул всех молодых, надеявшихся получить шанс. Но если бы он меньше паниковал и больше прислушивался к голосу разума, то мог бы потратить свои силы на то, чтобы отпугнуть Скотта Хэнсона.
– Тысяча долларов в день. Это поразительно, но ни пени меньше, чем ты стоишь, – сказала она, одаривая его ободряющей улыбкой.
Тысяча долларов? На секунду он задумался, о чем идет речь, но потом вспомнил – о деньгах.
Он не решился зайти так далеко, чтобы сказать, что он стоит больше тысячи долларов в день. Дилан сделал ему очень щедрое предложение, но ведь он покупал не только экспертизу, но и науку. Вся эта операция на складе в Лафайетт была крайней секретной. Кроме агентов ФБР там время от времени появлялись и другие военные, большую часть времени посвящавшие тому, чтобы выглядеть серьезно и вести себя бесцеремонно. Он определенно мог сказать, что так и не понял, завершили ли они свою операцию или нет. Но в последние пару дней атмосфера сильно изменилась от «красной тревоги» до «вечеринка окончена», и он в основном был предоставлен самому себе.
– Не отключайся, дедушка. – Она сильнее сжала его руку, и ее голос вернул его к реальности. – У нас огромные неприятности из-за тех костей, которыми тебя попросил заняться Дилан Харт, и мне нужно знать, не нашел ли ты чего.
Вот именно. Его разум очистился одной сияющей вспышкой.
– Да! – Широкая ухмылка изогнула губы. – Я кое-что нашел. Кое-то выдающееся. – В его тоне сквозило радостное возбуждение. – Реган… – Он наклонился, голос его снизился до шепота. – Там было гнездо, гнездо Тарбозавра, настоящего монгольского монстра. Все есть: полностью развитый эмбрион, пробитая яичная скорлупа, пара невредимых яиц, и я уверен, что это Тарбозавр. Когда я вскрыл гипс, эта штука пахла как пустыня Гоби. Песок, ветер, жара – все было там. Другие окаменелости не вызывали таких ощущений, но эта – особенная. Череп внутри яйца принадлежит хищнику: у него острые зубы, и формы он как у Тираннозавра Рекса.
Она еще сильнее сжала его руку, полностью потеряв дар речи. Он понимал. Сказанное им было таким же возможным, как четырехкаратный бриллиант в коробке из-под хлопьев.
Он замер на секунду, его мысли зацепились за что-то, но через мгновение все прошло, и его внимание вернулось к Реган, которая явно пребывала в шоке. Его улыбка стала еще шире, почти сравнялась размером с ее округлившимися глазами.
– Гнездо… гнездо Тарбозавра? – наконец выпалила она. – Бог мой, ты исчезаешь на две недели и появляешься с гнездом Тарбозавра? С видимым эмбрионом?
– Да, да, я знаю, – сказал он, все еще возбужденный, несмотря на ее явное сомнение. Черт, да кто бы мог мгновенно поверить в такую находку? – Но оно здесь, Реган, и оно настоящее.
Этого было достаточно для головокружения. У него во всяком случае голова кружилась – могучий хищник Мелового периода, которого он так хотел, появился из неоткуда и ждал его на складе в Лафайетт? В науке случались открытия, но это было из разряда тех, что попадали в книги и могли вновь поставить молодого доктора Хоуску на цыпочки.
– Монголия, – прошептала она, голос ее наполнился трепетом. – Дедушка, это потрясающе. Боже мой. Монгольское гнездо Тарбозавра здесь, в Денвере?
Да, он был уверен. Может, он и был старым и забывчивым, но ради всего святого, уж Уилсон-то МакКинни точно узнал бы хищника Мелового периода.
Она ухмыльнулась ему: улыбка растянулась от уха до уха. Потом так же внезапно, как и появилась, она исчезла. Она тихо выругалась, поднялась на ноги и отступила к кровати.
– Что не так?
– Ну, – уклонилась она от ответа, растягивая слова, пока не остановилась и не повернулась к нему. – Нам ведь придется вернуть их, так?
Ну, да, вероятно, в конце концов. Окей, естественно, когда-нибудь… но не сейчас. Они пока даже не знали, кому именно их возвращать, и было еще кое-что, что ей необходимо узнать.
– Еще кто-нибудь знает, что ты обнаружил? – спросила она, прерывая поток его мыслей, и на секунду он замешался. Он пока не сказал, что еще нашел.
Или сказал?
– Ты не говорил Кристиану Хокинсу?
Он покачал, по крайней мере, зная ответ на этот вопрос.
– Хокинса почти не было рядом, а я должен отчитываться перед Диланом, но Дилан… уехал. – Это он знал. Дилан уехал, так что он придержал свой отчет, но частично записал его, ту часть, что была о Тарбозавре. Он нашел его только два дня назад, когда большинство агентов ФБР уже отбыли после отъезда
