ни Кэролайн, ни даже нацисты никогда не смогли бы ее расшифровать. Две длинные вспышки и одна короткая означали «мне настолько скучно, что я хочу тебя увидеть», а три коротких — «пожалуйста, занавесь окно, ты извращенец и эксгибиционист». Излишне говорить, что последний сигнал был особенно популярен в шестом классе, на протяжении фазы я-иду-играть-в-баскетбол-с-моими-дурацкими- друзьями.
Я прижимаюсь лицом к стеклу, чтобы лучше рассмотреть соседский дом. Машин там действительно нет, но ведь Марси говорила, что, по ее мнению, кто-то туда въехал, а у нее есть шестое чувство, когда дело касается подобного рода вещей. Мелькает еще одна вспышка света, и я, прижавшись холодеющей щекой к стеклу и задержав дыхание, жду, не повторится ли старый сигнал. Но когда вспышки, прекратившись, больше не повторяются, я понимаю, как глупо надеяться... надеяться на что?
Я не Вероника Марс или Нэнси Дрю[2]. У меня слишком параноидальный характер для того, чтобы проникать в чужие дома и похищать секретные данные. Все старые часы и потайные лестницы мира могут спокойно хранить свои секреты. Однако проверка источника света не требует неординарных умственных усилий. Одного быстрого взгляда внутрь будет достаточно. Я обещаю себе, что потом сразу же вернусь домой, к обломкам моей школьной журналистской карьеры.
Решение принято, и я начинаю составлять план атаки. Проще всего было бы позвонить в дверной звонок, но что я скажу, если кто-то ответит? «Я шпионила за вами из окна моей спальни и решила, что мне нужно представиться, несмотря на то что сейчас ночь и у меня нет пирога». Ну уж нет. Можно заглянуть в окна фасада, но это может привлечь внимание миссис Симс — старой кошатницы, живущей по соседству, у которой есть привычка вызывать полицию, когда она видит незнакомого человека примерно после семи тридцати. А поскольку она наполовину слепа, то почти все люди кажутся ей незнакомыми, когда она видит их с расстояния больше пяти футов. Придется пробираться через задний двор.
На цыпочках спустившись по лестнице, я осторожно миную гостиную, где Кэролайн с родителями смотрят некое подобие «CSI: Место преступления», прохожу через кухню и затем тихо выскальзываю наружу, в теплую летнюю ночь. Большая часть нашего маленького заднего дворика занята чахлыми томатами и огурцами, посаженными Марси. Двор окружен деревянным забором, который старше меня. В какую бы краску он не был покрашен раньше, теперь она уже вся осыпалась, и доски постепенно сереют. Но это прекрасно — если бы кто-то собрался его покрасить, он бы обнаружил, что на месте двух недостающих досок есть тайная тропа, ведущая в соседний двор.
С обеих сторон пролом скрыт разросшимися кустами сирени. Я обнаружила его в десять лет, когда отчаянно пыталась найти потерянную шлепку, которую Джеймс зашвырнул за забор в отместку за то, что я обрызгала его водой, пока Марси не видела. Я сказала, что шланг случайно вырвался у меня из рук; он сказал, что моя шлепка с «Русалочкой» сама случайно залетела в соседний двор; Марси сказала нам обоим успокоиться: она смотрит шоу Опры Уинфри. Одежда Джеймса высохла, а я так никогда и не нашла свою шлепку, даже после нескольких секретных вылазок. Когда я раздвигаю колючие ветки кустарника и ныряю в пролом, какая-то часть меня глупо надеется, что я ее найду.
Двор завален всяким хламом. В дальнем углу прячутся остатки ржавых качелей, а запах мочи, исходящий из рухнувшего сарая, указывает на то, что теперь он стал новым домом для местных бродячих собак. Старая потрескавшаяся ванночка для птиц, поставленная мамой Джеймса, до сих пор здесь, окруженная кольцом умирающей герани. Интересно, к ней и сейчас, как прежде, прилетают исключительно дрозды? Неугомонный риэлтор какое-то время пытался поддерживать здесь порядок, но, судя по состоянию газона, пару месяцев назад он оставил последнюю надежду. Трава выросла настолько, что теперь щекочет мне колени. Если бы я подходила к делу по-настоящему серьезно, и могли бы ползти по-пластунски, скрываясь в высокой траве.
Остановившись на промежуточном варианте, я, полусогнувшись, прокрадываюсь к шаткому крыльцу. На окнах гостиной нет штор, так что я тихонько подхожу и заглядываю внутрь. Отсюда мне виден весь коридор вплоть до входной двери. В дом проникает не так много лунного света, но и этого оказывается достаточно для того, чтобы понять, что кроме пыли и нескольких мотков проводов в гостиной ничего нет.
Я сажусь на корточки; должен же быть какой-то предел тому, сколько раз за день я могу ошибиться. Я как раз собираюсь ползти обратно через двор, как вдруг в дальнем конце коридора мелькает чья-то фигура. В течение секунды мой потрясенный мозг судорожно пытается найти формулу типа «Остановись, упади и откатись», которая объясняла бы, что нужно делать, если вас вот-вот уличат в шпионаже. Я делаю выбор в пользу БСВН — беги со всех ног.
Я совершаю стремительный прыжок с крыльца и, больно ударившись пятками о землю, бросаюсь наутек, сопротивляясь желанию оглянуться назад даже тогда, когда слышу резкий скрип распахнувшейся и вновь захлопнутой двери. Высокая трава мешает мне бежать, и я впадаю в такую панику, что воздух вырывается у меня из легких короткими рваными толчками. До кустов сирени остается не больше десяти футов, когда на меня наваливается кто-то тяжелый. Мы оба падаем на землю, и тут атакующий испускает удивленное проклятие.
Я падаю на бок, но под весом человека, навалившегося на меня, перекатываюсь на спину. Я знаю, что нужно держать глаза открытыми, чтобы суметь защититься, но страх заставляет меня зажмуриться, а мозг кричит: «Дура-дура-дура-дура-дура». Я бешено молочу кулаками, но они только отскакивают от плеч нападающего. Внезапно осознав, что мне полагается кричать, я набираю большой глоток воздуха и начинаю вопить. Но мой вопль тут же останавливает рука, зажавшая мне рот.
— Софи.
Это мужской голос, но звучит он тихо и сердито, в то время как голос потенциального убийцы, по моим представлениям, должен быть холодным и угрожающим. Все мое внимание в этот момент сосредоточено на том, чтобы поднять колено и освободить зажатые ноги, так что я не сразу понимаю, что напавший произнес мое имя. Я открываю глаза.
Его черты не изменились, но стали как-то резче и тверже. Я замечаю шрам от камня, который я когда-то бросила в него через забор, и хотя сейчас ночь, я ясно вижу, что волосы у него все такие же черные. Они запомнились мне не такими лохматыми — но ведь тогда мама заставляла его стричься дважды в месяц.
Убедившись, что я его узнала, он убирает руку с моего рта.
— Джеймс? Джеймс Хэллоуэл? — вскрикиваю я, не веря своим глазам, и он снова зажимает мне рот рукой. Я выкрикиваю ему в ладонь еще несколько фраз, большая часть которых не предназначена не только для детских, но даже для моих собственных ушей. На протяжении всей моей тирады он улыбается, блестя зубами в темноте. Это приводит меня в еще большую ярость.
Я не очень-то спортивная и терпеть не могу мячи и кроссовки, но когда-то я ходила на еженедельные курсы карате с таким же рвением, с каким монахини ходят на литургию. Прошло три года, прежде чем мой сенсей сказал Марси, что, как ему кажется, у меня неправильная мотивации Я уверена, что он употребил слово «кровожадный» — непосредственно перед фразой: «Думаю, вам следует забрать ее с курсов».
Теперь я направляю всю мою злость и мучительный страх в один мощный удар по носу. Он закрывает лицо, и я сгибаю колени, чтобы ногами спихнуть его с себя, после чего перекатываюсь в сторону и поднимаюсь на ноги, все еще дрожащие от прилива адреналина. Все эти действия вызывают у меня головокружение, и я наклоняюсь, чтобы перевести дух и переждать звон в ушах. Посмотрев вверх, я вижу, как он с трудом поднимается с земли. Теперь, когда он стоит, я могу добавить к списку перемен еще полтора фута роста.
Некоторые люди (Кэролайн) считают, что я невосприимчива к мужскому очарованию. Это не так. Мальчики всего мира могут не обращать на меня внимания, но это не значит, что я не обращаю внимания на них. Как и любая другая девчонка, я могу впадать в ступор и глупо хихикать в присутствии мальчиков; и, между прочим, единственная причина, по которой я люблю лето — это то, что летом Дэнни Бауманн носит шорты. Так что очарование Джеймса для меня не пропадает впустую. Однако по опыту я знаю, что он невыносимый зануда.
— Не очень-то гостеприимно, — саркастически замечает он, потирая нос и затем засовывая руки в карманы. — Хотя ты всегда делала мне гадости, так что, возможно, мне стоит радоваться и такому приветствию.
Он выжидающе смотрит на меня. Если он ждет, что я выхвачу плакат с надписью «Добро пожаловать
