Лоретта прищурилась, глядя на белоснежный кусок полотна, туго натянутый в пяльцах. Нет ни рисунка, ни намека на то, что ей вышить, никакого образца, которому она могла бы следовать. А сама она нарисовать ни за что не сумела бы даже под страхом смерти.
Что может быть достаточно простым для такой неумехи, как она? Листок? Вышитая цепочкой монограмма?
Она взяла шелковую нитку цвета морской волны, облизнула один конец и просунула его в крошечное игольное ушко. К концу дня она очень плохо видит. Дошло уже до этого.
До шитья.
Раньше она шила только по принуждению или по необходимости — оторванная пуговица, которую нужно пришить, чулок, который надо заштопать, распоротый шов, который надо зашить. Только однажды она попробовала себя в вышивании, когда помогала Сейди с красивым голубым платьем, ставшим ее выходным. Ее свадебным платьем. Там были сотни сверкающих звездочек и полумесяцев и хрустальные бусины, которые разболтались, и Лоретта немало потрудилась, прикрепляя их к жесткому атласу. Платье было чудом, предназначенным обольстить и соблазнить Кона.
И оно исполнило свое предназначение.
Чудо-платье было заменой ее простого белого, решительно непривлекательного платья.
Проткнув ткань иголкой, Лоретта вспомнила тот день в начале лета, когда Сейди пыталась подогнать его ей по фигуре. Она представляла, как танцует с Коном на балу, и тут же безнадежно порвала платье, когда подняла руки. Не то чтобы она слишком сожалела. Ей вообще не слишком хотелось быть в белом платье, но Сейди настояла, что леди на свой первый выход в свет надевают белое.
Бедная Сейди. Она так старалась превратить Лоретту в леди с помощью лимонов и молочных ванн, когда они могли их себе позволить. Лоретта по-прежнему вся в веснушках, которых с годами стало еще больше. Теперь к ним добавились и морщинки в уголках глаз и вокруг рта. Она уверена, что если присмотреться как следует, то среди золотистых волос можно отыскать одну-две седые прядки. И она непременно превратится в глупую безмозглую курицу задолго до того, как совсем состарится, — от скуки. Она вышивает!
И вспоминает дни, о которых лучше забыть. Тогда, много лет назад, у нее была-таки ее триумфальная ночь и утро, которое настало после. Но не зря говорят, что следует быть осторожнее со своими желаниями. Разве могла она подумать, что станет любовницей Кона, нетерпеливо дожидающейся, когда он соизволит появиться и заняться с ней любовью.
Мало чем другим могла она заняться на Джейн-стрит.
Губы Кона вытянулись в тонкую линию, когда она поведала ему о всевозможных еженедельных развлечениях любовниц. Было ясно, что он не желает, чтобы она ходила туда-сюда по улице, посещая чайные и карточные вечеринки. Поэтому она довольствуется болтовней в заднем саду с Каро и Шарлоттой.
И вышивает.
Фу! Лоретта отшвырнула пяльцы. Нет никакой надежды увидеть очертания листа в этих кривых стежках — ее рукоделие больше напоминает садового слизня. Интересно, подумала Лоретта, как там поживает ее собственный огород и его слизни? Огородничество — одно из немногих ее достижений в домашнем хозяйстве. Когда мама умерла, Лоретта превратила клумбы в Винсент-Лодж в грядки с овощами и зеленью. Цветы — это, конечно, замечательно, но ее маленькой семье надо было быть практичной — и что-то есть. Она заставила Чарли помочь ей построить курятник, пусть даже с кривоватыми щелястыми стенами, и купила кур. Сейди открыла в себе дополнительный талант успешно продавать яйца и дары с огорода, а Лоретте работа помогала не думать постоянно о том, что она видит свою дочь всего по нескольку дней в году летом.
Но не этим летом. Этим летом Лоретта сидит в золотой клетке на Джейн-стрит, где не поощряются ее выходы за пределы дома, и запрещается вырвать хотя бы травинку в роскошном, обнесенном высокой стеной саду. Это делает один из сыновей Арама, заходя каждый день во второй половине. Именно по этой причине Лоретта закрылась в доме с разноцветьем ниток.
Она совсем не создана для того, чтобы долго сидеть в четырех стенах и бездельничать, и ей совершенно невдомек, как обитательницы домов на Джейн-стрит до сих пор не сошли с ума от постоянного ожидания и безделья. И Кон еще куда более внимательный, чем большинство джентльменов, владеющих здесь домами, — почти по полдня он проводит с ней. Он приезжает каждый вечер строго к обеду, спит рядом с ней после того, как они доведут друг друга до изнеможения любовными ласками, и плотно завтракает в столовой. Потом уезжает, чтобы заняться своими делами, хотя Лоретта видит, что он уезжает неохотно, срывая у нее за столом еще один горячий поцелуй.
После ухода Томаса — или это Нико, она точно не знает, — Лоретта возвращается в сад, чтобы посидеть на солнышке, послушать пение птиц и нежное журчание фонтана, проверить, не пропустил ли чего парень. Ее руки теперь слишком гладкие. Бесполезные.
Она становится испорченной в самом истинном смысле этого слова, чувствует себя какой-то нездоровой, словно разлагается изнутри. Негодование и сожаление сплетаются в душе, скручиваясь, словно безнадежная куча ниток у нее на коленях.
Лоретта свернула нитки и сложила их в новенькую корзину для рукоделия, купленную для нее. Надия подумала обо всем: маленькие серебряные ножнички в форме птички, нитки всех цветов и оттенков, какие только возможны, пакетик с перламутровыми пуговицами, раскрашенный китайский наперсток. Сейди восхищенно воскликнула бы при виде всего этого.
Лоретта и сама не удержалась. Как глупо жалеть себя за то, что живет в такой роскоши, с заботливыми слугами и великолепным любовником, который не жалеет расходов! Но то, что ей нужно, она не купит ни за какие деньги.
Она поднялась из кресла перед камином в своей спальне, подошла к двери маленького балкончика и распахнула ее, впуская свежий воздух. Садовника не было видно, хотя ведро с сорняками и садовые вилы лежали на выложенной плитками дорожке. Лоретта сделала глубокий вдох и была вознаграждена запахами Лондона: угольный дым перекрывал цветочные ароматы сада, совсем не похожие на запахи ее деревенского садика в Дорсете. Интересно, какие экзотические благоухания вдыхает брат в своем путешествии? Возможно, ничего настолько необычного, как те, что витают на ее собственной кухне на Джейн-стрит?
Определенно в ее спальне так же жарко, как и на кухне. Ну конечно! Огонь… это может означать только одно. Кон на пути к своим дневным развлечениям. Как глупо, что она не поняла!
Она прошла через комнату к зеркалу. Волосы выбились из пучка, но в остальном она выглядела вполне презентабельно. Несмотря на мольбы Мартины, Лоретта не красила лицо и не прибегала ни к каким ухищрениям, дабы выглядеть иначе, чем она есть — женщина, приближающаяся к среднему возрасту, которая проводит много времени на воздухе. А после ухода Кона она отправится прямиком в сад, чтобы захватить последние лучи заходящего солнца.
Лоретта нахмурилась, не замечая морщины, образовавшиеся на лбу. А вдруг он останется до конца дня и на всю ночь? Ей придется развлекать его, ведь именно это и делают любовницы.
Если честно, она не возражала против того, что Кон делал с ее телом ночь за ночью: чему бы он ни научился там, на Востоке, это применялось с большой пользой.
Но он по-прежнему хотел разговаривать с ней — либо до, либо после, не во время, ибо слишком был сосредоточен на их взаимном удовольствии, чтобы отвлекаться на разговоры. Но хотя Лоретта чувствовала себя одиноко, она не желала вести с ним задушевные беседы.
Существовали вещи, которые лучше было оставить несказанными.
Она устремила взгляд на дом напротив. Каким досадным, должно быть, считают эти люди необходимость делить стену с «Джейн» — так в свете называют обитательниц улицы куртизанок! Но быть может, они смотрят на шокирующие занятия в миниатюрном садике как на развлечение? Лоретта любила a fresco[4] и знала, что это может быть весьма увлекательно. Но сегодня она шокирует Кона. Лоретта расстегнула крючки на платье, развязала шнуровку корсета, раздевшись до тонкой рубашки и чулок. Она тут же почувствовала себя удобнее и не сомневалась, что, увидев ее, Кон забудет о своем желании поговорить. Она вставила губку и красиво расположилась на горе золотых подушек. И как заключительный штрих распустила волосы и спустила с плеча одну кружевную бретельку.
