— Ты достаточно сделала для одной ночи, моя дорогая. Но спасибо.
Он снял рубашку после того, как вытащил Лоретту, поэтому сейчас был похож на полуобнаженное божество. По крайней мере, в ее глазах. Оставаясь рядом, она наблюдала, как вздувались его мускулы, когда он тащил веревку, сурово сжав губы. Темный крест у него на плече заблестел, когда он отклонился назад, пот тек ручьем.
Лоретта быстро прикрылась сюртуком Кона прямо перед тем, как он подтащил Джеймса к краю.
— Я держу тебя. Держу. — Кон схватил Джеймса под мышки и вытащил на бугристый пол.
Мальчик обессиленно обмяк, моргая от света.
— Фляжку с водой, Лори.
Она была все еще обвязана рукавом рубашки и почти пустая. Лоретта подала ее Кону, когда тот усадил сына к себе на колени. Джеймс немного разбрызгал, но все выпил.
— Я принесу еще.
Кон кивнул:
— Возьми фонарь.
Нет, она не оставит Джеймса в темноте после всего того, что он пережил.
— Сориентируюсь по свету звезд. Я мигом.
Лоретта немного постояла у входа, жадно вдыхая воздух. Все уже почти закончилось. Звезды над головой многообещающе подмигивали. Склонив голову, она возблагодарила Бога, что ее молитва была услышана.
Мягкий плеск воды напомнил ей, что ей надо выполнить по крайней мере еще одну задачу. Она сложила ладони чашечкой и с наслаждением сделала несколько глубоких глотков холодной, освежающей воды, затем наполнила фляжку для Джеймса и Кона…
Лоретта наклонилась, чтобы войти в пещеру, и тут же отступила назад, незамеченная. Пока что вода им не понадобится. Отец и сын крепко обнимали друг друга и оба плакали… То были слезы примирения и облегчения.
Лоретта воспрянула духом.
Она подождала несколько минут, а потом покашляла в качестве предупреждения и поднырнула под каменный свод. Кон натягивал свою испорченную рубашку, а Джеймс возился с узлом веревки, которой все еще был обвязан.
Эмоциональный момент прошел. Мужчины, по ее опыту, странные создания, так тщательно скрывают свою уязвимость, словно это преступление. Мальчики еще хуже — они жертвы своей гордости.
— Джеймс сказал, что очень хочет вернуться домой прямо сейчас, не дожидаясь утра. — Кон взял у нее воду, сделал быстрый глоток и передал фляжку Джеймсу, потом помог ему отвязать веревку.
Лоретту перспектива снова лезть по тому крутому склону не вдохновляла.
— А другого пути нет?
— Другая сторона такая же крутая. И ваш верный скакун ждет вас, миледи. — Он подхватил Джеймса на руки, словно тот весил не больше пушинки. — Когда я уже не смогу тебя нести, ты сможешь взбираться за мной. Я не дам тебе упасть.
Джеймс не возражал.
— А как быть с седельной сумкой? С инструментами? — спросила Лоретта.
— Оставим их для следующего горемыки, который забредет сюда. И хотя мы уже не на территории фермы Стенбери, я подумываю о том, чтобы поставить здесь предупреждающий знак. Просто свети мне фонарем, Лори. Скоро он нам уже не понадобится.
Она пошла вперед через ручей и начала подниматься по крутому склону, ступая с опаской из боязни скатиться вниз. Спина и ноги протестующе одеревенели от напряжения. Если б только можно было взобраться на четвереньках. А почему бы, собственно, и нет?
Лоретта поставила фонарь на землю, и он тут же покатился вниз и погас. Прекрасно. Может присоединиться к своему собрату и повеселиться.
— Прошу прощения. Вы, двое, идите вперед. Я собираюсь ползти вверх как краб.
Ей показалось, она услышала смешок Джеймса, но было слишком темно, чтобы видеть его лицо.
— Я вернусь за тобой, если застрянешь. Только устрою Джеймса.
— Конечно.
Они протащились мимо нее, пока она сидела на мокрой траве. Лоретта съехала прилично вниз, пока угол не изменился, и она не решила, что теперь ей будет легче ползти на четвереньках. Кон то и дело окликал ее, и она отзывалась. Звезды на жемчужно-сером небе побледнели. Ночь почти закончилась.
Все в доме наконец затихли как раз тогда, когда надо было начинать день. Кон сам выкупал Джеймса, доверив Надие зашить порез на плече, а Сейди втереть травяную мазь в его царапины и синяки. Джеймс немного поел — и его вырвало. Теперь он спал, укутанный в простыни и такой же белый. Беатрикс составила ему компанию и дремала в кресле в уголке комнаты. Она упросила Кона позволить ей посидеть с ним, желая внести свой вклад в спасение и выздоровление. Лоретта скрылась наверху, чтобы помыться. Чтобы не обременять слуг лишней работой, он отправился на озеро с куском мыла и поплавал чуть ли не с ожесточением, как будто не бодрствовал всю ночь и был на десяток лет моложе. Физическая нагрузка была своего рода наказанием.
Он был так близок к тому, чтобы потерять сына.
Когда-то Джеймс был для него в какой-то степени абстрактным понятием. Едва он родился, сын был красным, сморщенным и голодным и всецело принадлежал Марианне и ее груди. Кон чувствовал себя довольно бесполезным приложением, ведь ему запрещалось даже держать на руках собственного сына. Он был исключен из жизни Джеймса, в том числе и тогда, когда дошло до выбора для него имени. Тесть гоголем ходил по Гайленд-Гроув, как будто это его ребенок, хвастаясь перед округой, как он дал своему внуку путевку в жизнь. Двадцатилетнему Кону следующий маркиз Коновер казался больше Берриманом, чем Райлендом — еще одна цифра, перешедшая на Берриманову сторону гроссбуха в бухгалтерских книгах. Первая неделя существования Джеймса слишком ясно показала Кону, каким будут последующие годы, и он почувствовал, что не вынесет этого.
У него был сын, но он не ощущал себя отцом. Поэтому он уехал, задаваясь вопросом, будут ли по нему скучать. Весьма сомнительно, думал Кон. А потом одно вело к другому, другое к третьему, пока не стало слишком поздно возвращаться. Но теперь он здесь, и его сын, мальчик из плоти и крови, нуждается в нем и, возможно, со временем сможет его полюбить.
Он пригладил свои длинные волосы, вытерся и оделся, наблюдая, как бледно-желтый диск солнца медленно поднимается из-за дальних гор на востоке. После плавания в холодной воде он чувствовал себя усталым, руки болели после того, как он вытаскивал Джеймса и Лоретту из «бездны отчаяния», как Джеймс окрестил крутой склон. Парнишке хватит о чем рассказывать до конца жизни, а в доказательство своей истории у него останется шрам. Кон помассировал ноющее плечо, прикрытый крестом шрам, оставленный ему на память солдатами Бонапарта.
Он всех отправил в постель, поэтому не удивился, что на кухне никого не было, не считая Сэма, который завилял хвостом из-под стола. На буфете были оставлены морковные бисквиты с изюмом. Есть ему не хотелось, хотя это было странно. На цыпочках он по черной лестнице поднялся в свою комнату. Дверь была закрыта, что его удивило. Но еще больше его удивило, что в комнате была Лоретта. Она лежала под шерстяным одеялом, и ее влажные волосы рассыпались по подушке. Губы ее были приоткрыты, золотистые ресницы подрагивали во сне.
Казалось преступлением будить ее, но и не разбудить — тоже. Кон силился побороть свое мгновенное возбуждение. Может, она пришла просто поговорить и уснула, дожидаясь, когда он наплавается и придет в себя.
— Лоретта.
Она вздохнула и повернулась, обнажив голую спину.
Значит, не поговорить…
Кон быстро разделся, недоумевая, почему Господь сегодня так добр к нему. Он вытянулся на мягком матраце и привлек ее к себе. Ладонью обхватил ее грудь, а губами прижался к уху. Если бы он остался в таком положении до конца жизни, то не стал бы возражать, хотя у Лоретты, похоже, были другие планы. Она протянула руку назад и обхватила его горячую плоть своими прохладными пальцами. Все мысли о сне
