кружила неподалеку, высматривая отбившихся от колонны. Переправа далась нелегко, потому что многие из христиан настолько ослабели, что уже не могли ходить. Считая сие актом милосердия. Людовик повелел тем, кто может идти сам или ехать верхом, выступать в путь, а раненых и тяжелобольных отправить вниз по Нилу. Суда стали для поджидающей мусульманской флотилии легкой добычей, так что большинству пассажиров не суждено было пережить плавание. Сам король держался на одной только силе воли, страдая не только от цинги, но и от обострения хронической дизентерии. Нижнюю часть его подштанников пришлось отрезать, потому что приступы начинались столь стремительно, что он даже не успевал спустить штаны. Приближенные не отходили от него ни на шаг, чтобы подхватить, если он вдруг потеряет сознание, что случалось с ним по нескольку раз на дню.
Если египтяне не уничтожили понтонный мост в Дамьетте по глупости, то крестоносцы отплатили им той же монетой, позабыв разрушить понтонный мост, выстроенный через Бахр ас-Сагир. Наутро после ухода христианского войска мусульманские кавалеристы с удивлением обнаружили мост в целости и сохранности. Здоровые, сытые всадники на добрых конях радостно поскакали через мост вдогонку за воинством мешкотных калек.
Несмотря на неустанные нападения со всех сторон, крестоносная армия одолела полпути до Дамьетты. К тому времени король уже не мог удержаться в седле, так что его пришлось уложить на носилки. Теперь, припомнив предложение покойного султана Айюба обменять Дамьетту на Иерусалим, монарх решился прибегнуть к дипломатии, но, как и следовало ожидать, Тураншах предложение отверг, не видя нужды идти на какие-либо уступки. О здоровье короля в армии ходили самые разнообразные слухи.
А потом произошло событие, причины которого толком понять нельзя. То ли выживший из ума, то ли подкупленный неприятелем французский сержант по имени Марсель проскакал по французской армии, как герольд, взывая: «О рыцари, сдавайтесь все, ибо так повелевает король, не дадим же погубить Его Величество!» Быть может, этот липовый приказ отвечал упованиям самих французских солдат и рыцарей, но так или иначе, они сложили оружие и сдались окружающим мусульманам, не испрашивая позволения у прикованного к постели короля и даже не уведомив его о том. Пока новость дошла до Людовика, сдалось почти все войско, и уже некому было защитить венценосца от той же участи. Отыскав его, египтяне символически заковали Людовика в цепи, хотя он едва мог шелохнуть хотя бы пальцем. Короля спас только титул, а всех остальных христиан, из-за ран или болезней неспособных добраться до тюрьмы своим ходом, убивали на месте. И во время долгого странствия до казематов Каира всякого упавшего убивали без рассуждений. А каждый вечер, когда колонна останавливалась на ночлег, трем сотням пленных христиан церемониально отрубали головы.
Единственным благом, которое принес крестоносцам плен, была пища – пусть и скудная, но все-таки лучше, чем вовсе никакой. Многие пошли на поправку. О короле Людовике заботились по-царски – не из уважения к титулам, а с умыслом о будущем выкупе, для чего требовалось, чтобы Людовик был жив и здоров. Людовик же настаивал, что выкуп будет совокупным за всю многотысячную рать французских пленных, многие из коих принадлежали к знатнейшим фамилиям Франции, ибо если он выкупит лишь свою свободу, оставив их гнить в египетских тюрьмах, то не оберется проблем на родине.
Цену объявили немалую: первым делом, добровольно сдать Дамьетту, все еще обороняемую сильным гарнизоном, а, во-вторых, уплатить миллион византинов золотом, что в монете самого Людовика составляло пятьсот тысяч турских ливров (золотых чеканки монетного двора в Туре). Выкуп поистине королевский, но Людовик согласился. Уговорились, что Людовика вместе с самыми титулованными его вассалами доставят в Дамьетту, где оные и проследят за сдачей города египтянам 30 апреля.
Но пока Людовик ожидал этого дня, в Египте снова произошел дворцовый переворот, поставивший только что достигнутые договоренности под угрозу. Упоенный столь славной победой едва ли не сразу по восшествии на престол, султан Тураншах устроил в шатре у Нила праздничный пир, созвав всех близких друзей, прибывших в Каир с ним вместе. Всех их султан вознаградил высшими постами в империи, – сместив с этих постов бывших сановников-мамелюков. Мамелюки и без того были разгневаны.
получив письмо Шаджар ад-Дурр, матери Тураншаха, позаботившейся о сохранении трона для сына. Молодому султану вздумалось отобрать у нее все владения, полученные от мужа – отца Тураншаха. В своем послании она молила мамелюков о помощи. Ей уже довелось успешно вовлечь их в заговор прежде, преуспела она и на сей раз.
Когда пир Тураншаха уже близился к завершению, в шатер ворвался отряд мамелюков с саблями наголо под предводительством возвышавшегося над всеми великана Рукн ад-Дина Бейбарса. Проворный молодой султан был ранен в руку, но увернулся от клинка и убежал от убийц в деревянную сторожевую башню, возведенную на берегу Нила. Когда же мамелюки подожгли башню, султан прыгнул в реку. Стоя по пояс в воде, он молил о милосердии, уворачиваясь от стрел, летевших в него с берега. Видя, что ни один из стрелков не может попасть в цель, Бейбарс вошел в воду и собственноручно зарубил государя. Верховный эмир мамелюков Изз ад-Дин Айбек стал главнокомандующим, но вскоре, женившись на Шаджар ад-Дурр, провозгласил себя султаном Айбеком.
Пленные христиане ужаснулись кровожадности мамелюков, решив, что теперь на уговоре поставлен крест. Но вскорости проведали, что мамелюки любят деньги ничуть не меньше, чем кровь. Они не увеличили выкуп, а даже уменьшили с пятисот тысяч ливров до четырехсот, сделав его куда более приемлемым. Но при том потребовали выложить половину суммы в Дамьетте, дабы выкупить свободу короля и его приближенных. Остальные христианские пленники, в том числе и королевский брат Альфонсо, получат свободу лишь по получении остальной суммы.
Всего через три дня после пленения короля его супруга родила в Дамьетте сына, а еще через пару дней ее увезли в Акру. Некоторые из воинов отступавшего крестоносного войска, в том числе и ряд раненых, сумели добраться под защиту стен Дамьетты. Теперь же, готовясь уступить город противнику, Людовик просил гарантий, что его раненые единоверцы получат достойный уход и питание. Его заверили, что о них будут заботиться искусные мусульманские лекари. Сверх того, мамелюки согласились на требование Людовика сохранить его катапульты и баллисты, а также хранящийся в городе солидный запас солонины, за каковыми он пришлет позже. С другой стороны, мамелюки заставили Людовика присягнуть, что он готов понести наказание, если не сумеет выплатить вторую половину выкупа. И состояло оно в том, что не выполнивший своего обязательства король должен отречься от Христа. О таком выходе, повергавшем его в ужас, Людовик даже и не помышлял.
Прибыв в Дамьетту, Людовик велел пересчитать свою запасную казну. Общим итогом набралось всего сто семьдесят тысяч ливров. Не хватало тридцати тысяч ливров, и король обратился к приближенным за советом, где набрать недостающую сумму. На что Жуанвиль сообщил государю, что на борту флагманской галеры тамплиеров имеется куда более значительная сумма – и не ошибся. На крупнейшей галере тамплиеры держали не только собственные средства на покрытие расходов в походе, но и капиталы ряда французских дворян, вверивших их тамплиерам на хранение. Не вдаваясь в такие детали, король послал за капитаном судна Этьенном д'Отрикуром и Маршалом тамплиеров Рено де Вишье, и Жуанвиль уведомил их, что король повелел доставить ему тридцать тысяч ливров золотом. Далее он пишет: «…брат же Этьенн д'Отрикур, командир Храма, поведал мне ответ сказанных. 'Господин мой Жуанвиль, – изрек он, – совет этот, что вы дали королю, нехорош и неразумен. Ибо ведаете вы, что все деньги, которые вверены в попечение наше, остаются у нас с условием, чтобы никогда не отдавать оных никому, кроме доверившего'. С тем прозвучало меж нас еще множество бранных и поносных слов».
Маршал тамплиеров де Вишье, пользовавшийся благосклонностью короля с тех самых пор, когда в Париже помогал ему планировать крестовый поход, и теперь не подвел монарха, постаравшись предоставить желаемое. Затейливо, обиняками он поведал, что хотя тамплиеры не смеют добровольно отдать доверенные им деньги, они не сумеют постоять ни за себя, ни за свои деньги, если таковые отнимут силой, ибо храмовники не смеют поднять оружие на королевского сановника. Кроме того, в их попечении в Акре находится более тридцати тысяч ливров королевских денег, и посему они легко покроют недостачу по прибытии на место.
Его предложение и привело к тому, что на следующее утро в трюме галеры тамплиеров разыгралось действо, смахивающее на фарс. Посланный за деньгами Жуанвиль потребовал ключи от сундуков казны. Тамплиеры решительно отказали. Тогда Жуанвиль, схватив топорик, весьма к месту оказавшийся под рукой, пригрозил взломать сундук, сказывая, что «…оный послужит ключом Его Величества». Вот тут-то де Вишье и
