обратился он к Елиаду. — Со всеми не справитесь. Если записи Шишлы у вас, отдайте и уходите. Мы никого не тронем.
— Ух ты! Записи Шишлы… Вы чрезвычайно осведомлены… — Елиад сделал еще шаг назад и влево. Он тянул время, а сам лихорадочно соображал: 'Еж? Нет, он бы не успел. Даже если бы захотел, не успел бы найти нужных людей. И зачем ему делать это тайно? Тогда кто? Кто-то из эйманов предал?'
— Хватит болтать, — оборвали его. — Они у тебя?
— Конечно, — ослепительно улыбнувшись ('Жаль они в темноте не разглядят…'), согласился он. — Разве есть еще какой-то повод посетить этот дом?
Он услышал шорох за спиной и быстро нырнул вправо — дубина просвистела мимо, Елиад одним движением проткнул нападавшему живот и отступил к стене, заметив позади еще пятерых. 'Десяток, чтобы ограбить одного меня?' — поразился он.
Его оттеснили к стене и теперь медленно окружали. Елиад быстро оценил ситуацию: взять его в кольцо мешали дерево и стол. Этим и надо воспользоваться. За мгновение до того как двое бросили на него, он прыгнул на скамью, оттуда на стол, мимоходом перерезал горло обалдевшему мужику, считавшему, что уже победил наглого купца, другому сверху заехал сапогом по морде: не до рыцарства. Понадеялся, что удар был достаточно сильным, чтобы вырубить его хоть ненадолго, и спрыгнул с другой стороны стола. Дальше от входа, но дальше и от нападавших. Ему бы сейчас через забор — одна трость не высота: подпрыгнет и дотянется до верха. Может, и перескочит до того как в спину ударят. Но надо преодолеть пять тростей свободного пространства, а разбойники, к сожалению, тоже умеют бегать. 'Что ж им в детстве ноги не переломали? Ведь сколько людей жило бы лучше!'
Он рванулся к забору, но, по какому-то наитию, притормозил и пригнулся: нож пролетел над головой. Но драгоценные мгновения потеряны, теперь надо встречаться с врагами лицом к лицу. Хорошо, что так же быстро бегают лишь двое. Один удар встретил мечом, другой — рукой в плаще.
'С правым надо кончать немедленно. Плащ добротный, да рука-то не железная'. Быстрый оборот вокруг рукояти, и разбойник, охнув, выронил меч. Стремительный выпад — горло пробито. Если и не добил, он уже не боец. Тут же парирует еще один удар слева: сначала плащом, а дальше еле успевает подставить меч, чтобы отвести удар от сердца. Но лезвие скользнуло по предплечью. Рана пустяковая, но о заборе можно забыть. Теперь только вокруг дома, к выходу. И надеяться, что они не разгадают его планы раньше, не перекроют путь. За спиной сенник с лежащей почти горизонтально лестницей.
'Эх, лежала бы лестница повыше, залез бы на крышу, выкуривали бы вы меня долго! Но что есть, то есть'. Чуть дальше заметил копну, приготовленную для беспокойно топчущегося скота в хлеву у забора.
'Вперед', — командует себе. Запрыгивает на лестницу, снова бьет ногой в грудь, но на этот раз не так удачно: ногу кольнуло. Замечает вилы, хватает левой рукой, всаживает в грудь одному бандиту, мечом делая выпад в сторону второго. Он отскакивает, а больше ничего и не надо: Корсак прыгает на сено и, мягко перекатившись, оказывается в трости от нападающих. Быстро оценивает обстановку: телега, круглый каменный колодец… 'Успею!' Не вовремя подводит нога. Чуть-чуть не хватает скорости, поэтому на телеге приходится опять схватиться. Хорошо, что с одним. 'А драться-то вы не умеете!' — злорадно подумал Корсак, распарывая живот очередному разбойнику.
Теперь прыжок на колодец, а оттуда на террасу: благо она низенькая.
Но тут отпущенное ему количество удачи закончилось. Раненая нога неловко подвернулась на деревянном полу, он задержался, и его настиг еще один прыткий. Елиад повернулся к нему, чтобы встретить удар, но они пронзили друг друга одновременно: Корсак мечом сердце противника, а разбойник Елиада над ключицей. Эйман выдернул меч, застывший в мертвых пальцах, и кровь хлынула фонтаном.
Он понял, что уже никуда не уйдет отсюда. И было совсем не страшно: верно, фея смерти витала где-то рядом. Но немного жаль, что все напрасно и эйманы не прочтут записи Шишлы. Хорошо, если хоть Дарихан не обидят.
Так быстро как мог, он заполз в угол террасы. Глупо конечно: перила тут резные, сделаны для красоты. Захотят убить — заколют со спины. Но так было легче сидеть. Он следил за темными фигурами, приближающимися к нему.
'А ведь тут не все. Неужели не поверили, и кто-то пошел в дом?' — Корсак через боль улыбнулся и опять пожалел, что они не увидят этой улыбки. Они бы испугались.
— Ну, что ж вы так медленно? — он не выдержал и подогнал их, выставив перед собой меч.
Но вместо того, чтобы добить раненого, разбойники как по команде обернулись к воротам, до которых Корсак не дошел каких-то десять шагов.
— Какого шереша? — знакомый голос звенел от ярости.
Дафан так и не пригласил на ночь служанку. Позвонил в колокольчик, заказал еще вина и отпустил ее, несмотря на то, что сильно разочаровал девушку. Наверняка она теперь тоже будет распространять сплетни о том, что он предпочитает мужчин. Пусть ее. Даст бог он сюда не приедет и не придется никого убивать за подобные предположения. Помешало же утешить девушку природное чувство брезгливости и неясная тревога. По этой же причине он никак не мог уснуть, хотя пытался. Он, не раздеваясь, лег на постель и лежал в темноте, представляя, чем закончится их путешествие, и мечтая, чтобы оно закончилось поскорее. И чтобы расходов дополнительных не было, а хоть часть затрат окупилась за счет товаров, которые он велел купить.
Прошло около трех часов. Еж поднялся, подошел к окну. Выставил раму и посмотрел вниз. На улице стояла мертвая тишина: слуги еще не проснулись, никто не приходил. А он ожидал, что, по крайней мере, Елиад вернется раньше утра. Дафан сел на кровать, любовно погладил идану, не раз спасавшую не только жизнь, но и честь. Мысли утекли в Бакане, где он обучался владению оружием. Там он был хорошим воином, но далеко не лучшим. Он перенял технику боя, но так и не смог слиться с культурой страны, а для иданы это очень важно. В ней поет дух ее родины, она помнит руки мастера, ковавшего ее. Если бы он смог стать невозмутимым воином-касеем, если бы смог подавить эмоции, слиться с баканцами, тогда бы все было иначе. Но касеи с удовольствием обучали иноземцев искусству боя именно потому, что знали: им не удастся стать лучшими. Однако он все равно заплатил за обучение большие деньги, потому что плохонькому воину в Бакане почти нет равных здесь.
Тревога не проходила. Он снова подошел к окну, уже с иданой. Ладонь машинально ласкала оружие, будто женщину. И он решился. Надел дублет, плащ, вставил раму обратно, чтобы хозяин утром не выставил счет за лишние дрова, и вышел из комнаты. Дафан не разбудил конюха, сам оседлал сонную лошадь и, слегка понукая ее, поехал за город. Он не знал, зачем делает это, но раз все равно не спится, лучше узнать, что там происходит.
…Лошадь всхрапнула за две трости до дома Дарихан. Он быстро понял причину: на дороге лежал труп женщины с распущенными волосами и кинжалом в спине. Дафан спрыгнул с лошади и перевернул ее: теперь он узнал вдову Шишлы, днем не заметил, что у нее такие красивые волосы. Скорее всего, хотела позвать на помощь, но ей не позволили.
И тут Еж услышал от дома:
— Ну, что ж вы так медленно?
— Какого шереша? — он не заорал, но разбойники, окружавшие Елиада, чтобы добить, явно струхнули. И прежде чем они что-то предприняли, Дафан черной молнией взлетел на террасу. Случайный свидетель не успел бы досчитать до четырех, а нападавшие валялись на террасе и даже не хрипели. Еж бросился к другу.
— Ты вовремя, брат, — тяжело дыша, просипел Корсак.
— Где ранен? — прервал Еж и потребовал. — Держись!
— Плечо, — улыбка сверкнула в свете выглянувшей из-за туч луны. 'Опять улыбается! Как же он может улыбаться?' — Что-то пробили там, хлещет фонтаном.
Дафан разрезал ему одежду. Разглядел рану и с силой зажал ее, потом снова потребовал:
— Держись!
— Брат… Ламис не говори… — прошептал Елиад из последних сил.
'Не говорить, что был у женщины', — сообразил Еж.
