— Это правда, Цовев, — медленно произнес Орел. — Странно, что мы не вспомнили об этом раньше.

— Было не до того, — печально произнес Воробей. — Какие будут предложения?

— Можно мне сказать? — с необычайной вежливостью осведомился Удаган. Ему дали слово, он пятерней откинул светлые волосы назад. — Есть ли выгода дому Гепарда от того, что Халвард стал не Барсом, а Охотником?

— Безусловно, — кивнул Цовев.

— Какая? — засомневался Лев.

— Один из самых сильных Домов, — заметил Юнко.

— Они сильны не поэтому! — возразил Удаган. — У них сильные эймы, их Дом больше, чем некоторые другие, но разве Охотник чем-то выделяет их? Кто-то замечал подобное?

— Нет, — изрек Каракар.

— Говори короче. Что ты предлагаешь? — осведомился Омри, поправляя камзол.

— Не имеет значения, из какого Дома будет следующий Охотник, Дом ничего не выгадает от этого. Поэтому надо руководствоваться одним: какой из Домов может пожертвовать одним молодым эйманом без ущерба для себя. Я хотел сказать без большого ущерба.

Все оглянулись на Баал-Ханана.

— Молодым эйманом должен пожертвовать я? — усмехнулся Воробей.

— У тебя самый большой Дом, — заявил Орел. — Три эймана берут имя на осеннем Обряде. У меня, например, один — внук Беркута. А у некоторых и вообще никого.

— Я не могу такие вопросы решать, — отказался старик. — Кажется, твой младший брат берет имя осенью? — посмотрел он на Юнко.

Цовев прищурился:

— Ты хочешь, чтобы я решил вопрос, который не может решить глава Дома?

— Не будем ссориться, — успокоил всех Каракар. — Из десяти Домов нашлось по одному добровольцу, чтобы рискнуть жизнью и убить Охотника. Сколько человек из Домов, поддерживающих заговор, берут имя осенью?

— Одиннадцать, — без запинки ответил Цовев. Кажется, этот вопрос волновал его, и он хорошо подготовился.

— Мне кажется, — завершил Авиел, — из одиннадцати человек можно найти добровольца.

— Можно, — хмыкнул Удаган. — Если кто-нибудь убедит их, как прекрасно отдать жизнь за других эйманов. По-другому никак.

— Подождем добровольцев, — подвел итог Баал-Ханан. — Тот, у кого в Доме он найдется, даст знать Авиелу. Тогда и обсудим, что делать дальше.

С этим никто не мог поспорить.

Отец задержался поговорить с Беркутом, а Удаган отправился домой, хотя идти туда не очень хотелось: у брата вовсю разгорелся медовый месяц. Ал с Ранели, конечно, старались держать себя в рамках приличия, но если они сидели и в разных концах комнаты, воздух между ними искрил. Ему приходилось нелегко, но он жалел Катрис: наблюдать чужое счастье, когда возможно навсегда потеряла свое, — что может быть тяжелее? Но и оставаться у Беркута он не мог. Двоюродные братья относились к нему с холодным равнодушием — так и не приняли в семью Льва и наверняка ждут, что он вот-вот всех предаст и вернется к Гепарду.

Подъезжая к замку, Удаган заметил, что у них гости. Кто-то грелся на солнышке, сидя на скамье слева от ворот. Эйман прислонился спиной к стене, откинул голову, подставив лицо солнцу. Он казался таким счастливым, что Удаган не сразу узнал Халварда. Не было в нем обычной насмешливости, угрозы — только покой и радость.

— Тебя-то я и ждал, Ганни, — Охотник открыл глаза, и наваждение тут же развеялось: перед ним был враг, умело притворившийся беззащитным. — Не хочешь присесть со мной? — он похлопал ладонью по скамье.

— Нет, — отказался Удаган.

— Стоять передо мной будешь? — ухмыльнулся мужчина. — Ну-ну…

Лев спрыгнул с лошади, шагнул ближе, навис над Охотником, заслоняя собой солнце.

— Могу и постоять, — буквально прошелестел он.

Халвард нисколько не смутился.

— Тебе как будто нравится испытывать боль, Ганни. А? — так же беззвучно произнес Охотник. — Ведь знаешь, что ничего собой не представляешь, что стоит мне пальцем пошевелить, и ты в ногах будешь у меня валяться, а все равно угрожаешь, корчишь из себя что-то. А быть попроще можешь? Сесть и поговорить. Без фанфаронства. Можешь?

Удаган опустился на скамью, откинувшись на стену и уставившись в пространство перед собой. 'Если только Охотник скажет: 'Другое дело!' — встану и уйду', — настраивал он себя. Но Халвард промолчал. Они сидели рядом, будто старые добрые друзья, не видевшиеся много лет, и потерявшие общие темы для разговора.

— Когда я вижу тебя, представляю, каким был бы я, — Охотник опять закрыл глаза. Солнце било прямо в лицо на этой скамье, и Льву тоже хотелось прикрыть веки, но он не доверял Халварду. Особенно сейчас, когда он вдруг притворился другом. А Охотник словно подслушал его мысли. — Ты не думай. Я не в друзья пришел набиваться. Любопытен ты мне, Ганни. И, полагаю, не мне одному. Меня вот всегда мучил вопрос. Знаешь ты, кто убил твоего отца? Твоего настоящего отца, Чахбора Льва. Знаешь? — Удагану страшно хотелось выслушать Халварда, и поэтому он скрепился и не ответил. — И как бы ты отнесся к эйману, который лишил тебя семьи? Да и Дома по сути лишил. И тебя чуть не убил. Потому что лишь отец знал, как воспитать тебя так, чтобы ты не погиб, когда брал имя. Твой отец знал, как обращаться с эймом- львом. Тот, чья сущность — птица, пусть хищная птица, не поймет того, чья сущность лев. Тебе не приходило это в голову? А ведь ты чудом выжил, я это очень хорошо помню. Я был уверен, что ты умрешь, хоть и жаль тебя было очень. Ты может, не поверишь, но мне всех эйманов жаль.

— Пожалел волк овцу! — не выдержал Удаган.

— Если я Охотник, значит, непременно охотиться, что ли, должен?

— А что нет? — отрезал Лев. — Ты что-то хотел мне сказать?

— Да я уже сказал. Я знал Чахбора. Он любил твою мать.

— Да? — деланно удивился Удаган.

— Представь себе. Иначе бы не женился, ты не находишь?

— Я себе любовь как-то иначе представляю. Но тебе не понять. Охотники ведь одиночки. Любить не способны никого кроме себя.

Халвард оторвался от стены, медленно всем телом повернулся к Удагану.

— Одиночки? — он вперил в парня зеленые глаза, и Льву показалось, что тот вцепился в него когтями, не позволяя отвести взгляд. — Что ты знаешь об Охотнике? Ты когда-нибудь пробовал любить женщину на глазах у двух тысяч эйманов, включая стариков и детей? Это вы меня не видите, а я вас всегда вижу. От этого свихнуться можно. И вы после этого удивляетесь, что Охотника хватает только на вас? Что никого другого они подпустить к себе не могут?

Он резко отвернулся и снова откинулся на стену, сложив руки на груди, от благодушия не осталось и следа.

— Я должен посочувствовать? — спросил Удаган, когда его немного отпустило.

— А как хочешь! — к Халварду вернулась обычная насмешливость. — Но я не делал этот выбор, за меня его сделали другие. Не спросясь. И за тебя, между прочим, тоже. Поэтому мне и казалось, что мы чем- то похожи. Мне швырнули медальон. У тебя убили отца и забрали к себе в Дом. Потому что Каракар посчитал, что любит Еиль Лисичку больше, чем Чахбор. А кто ему дал право решать такое? И кто знает, от чего умерла Еиль?

— Я знаю, — спокойно объяснил Удаган. — Она была маленькой и хрупкой, а я — очень крупным. Я убил ее.

— Это Каракар так сказал? — осведомился Халвард. — Он меня чем дальше, тем больше в изумление

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату