приводит. Второго такого, наверно, не сыщешь, а?
— Нет, не сыщешь, — подтвердил Лев. — Слушай, а к чему эти откровенности? Чего ты хотел добиться? Что я, узнав о том, что Каракар убил Чахбора, побегу его душить, что ли? Или в возмущении вернусь в дом Гепарда и начну мстить братьям: Алету и Шеле? Ты этого ожидал?
— Так ты знал?
— У отца, — он выделил это слово, — не от меня тайн. И я это очень ценю.
— Такое доверие не разрушишь, — многозначительно промолвил Халвард.
— Нет, не разрушишь, — подтвердил Удаган. — Потому что я еще кое-кого поспрашивал, чтобы узнать, как все было. Из дома Гепарда поспрашивал, не абы у кого. А потом пришел к отцу и поблагодарил за то, что он убил этого мерзавца. И если бы я умер, когда брал имя, я умер бы с благодарностью, потому что лучше сдохнуть сыном Каракара, чем жить сыном Чахбора. Потому что Еиль была невестой моего отца, а Чахбор изнасиловал ее. А Охотник — обвенчал! И если бы он этого не сделал, то я бы не убил свою мать. Потому что Чахбор был гигантом. Я пошел в него, и убил маму. Ты это понимаешь? Ты об этом не хотел мне рассказывать?
— Успокойся, Ганни, — остудил его Охотник. — Знал бы, что ты так разволнуешься, — не пришел бы.
— И если бы знал, что отец ничего от меня не скрывает, тоже бы не пришел, правда? Все, что ты делаешь, — это сеешь раздор. И прежний Охотник был такой же. Но ты в сто раз хуже.
— Если ты о венчании Лисички и Чахбора — то Охотники насильно никого не венчают. Она так захотела. А если об Алете… Так Фарей хотел вырастить себе смену. Ты никогда не задумывался о том, что у брата твоего имя неправильное? У всех одно имя человеческое, а другое — от эйма. А него имя — Алет, что всего лишь порода сокола, а второе имя — тоже Сокол. А дело в том, что он должен был стать Алетом Охотником. Если бы опять, в который раз, не вмешался Каракар. Каждый раз, когда он вмешивается, погибает несколько эйманов. Ты об этом не размышлял? — и, прежде чем Удаган возразил, подвел итог. — Ладно, Ганни, я все понял. Рад, что у тебя такие теплые отношения с… убийцей. Нет, мы не похожи. Может, это и к лучшему. Бывай.
Он широкими шагами ушел в лес, темно-зеленый кафтан разлетался на ходу, сминая высокую траву. Удаган сверлил спину Халварда, пока он не исчез за деревьями. Мучительно хотелось подняться на второй этаж, в комнату, где недавно жила Ранели, и посмотреть на портрет матери. Его вырастила Тана, и никогда он не замечал, чтобы Тана относилась к родным сыновьям лучше, чем к нему. Но иногда, как после этого разговора, он приходил в комнату, где умерла Лисичка, чтобы представить, каково бы ему было с ней. Да, Лисичка согласилась обвенчаться с Чахбором, и теперь, когда к ним в руки попали записи Шишлы, Удаган знал почему: она была беременна. Она решила, что Каракар не женится на ней. Она считала, Авиел не поверит, что ее изнасиловали, или не захочет воспитывать чужого сына. А он поверил и захотел. И не позволил Чахбору издеваться над ней. И посмел бросить вызов гиганту…
Потом он забрал Лисичку к себе в дом, несмотря на то, что Охотник отказался венчать их… Пусть недолго, каких-то восемь месяцев, но мама была счастлива. И возможно счастливей, чем Тана за всю жизнь. Потому что любить так, как отец любил Лисичку можно только один раз.
Лев подумал об Але. 'А ведь все повторяется! Опять Охотник отказывается венчать. Надо предупредить брата, что Ранели может забеременеть и родить больного ребенка'. Он направился в дом.
2 сабтамбира, Жанхот
Неделя до венчания прошла будто в тумане. Очень четко Илкер запомнила немногое.
Запомнила, как Ялмари обратился в волка. После того как она сутки отсыпалась после посещения храма невест, он, невзирая на негласный запрет ('Жених после храма невест не видит невесту до свадьбы'), забрал ее из дома тетушки, объяснив, что никто не знает, сколько они смогут быть вместе после свадьбы: ему ведь придется уехать.
В домике лесника, он усадил ее в кресло, а сам встал напротив. Илкер не испытывала ничего кроме любопытства, Ялмари это почувствовал. От его ног голубой змейкой поднялся дымок, постепенно охватывая все тело, а когда туман рассеялся, перед ней стоял настоящий волк с янтарными глазами. Разве только чуть крупнее обычного, да шерсть будто влажная. Он рассказывал раньше: одежда и вообще все, что находится на нем в момент обращения: оружие, деньги, — превращается словно в тонкую пленку на шерсти волка и снова займет свое место, когда он вернет себе человеческий облик. Девушка без опаски погладила морду волка — она знала, что оборотни по крови сохраняют разум и в обличье волка, — а затем наклонилась и поцеловала жесткую шерсть. Он должен знать: она не боится, она верит. Больше, чем раньше, верит ему.
Запомнила, как рассмеялся Ялмари, когда она, убирая от себя его ладони, заявила, что в храме Невест ее учили позволять все после венчания, а не до. А потом выдохнул:
— Вот поэтому нельзя видеть невесту до венчания. Невозможно удержаться, — он усадил ее к себе на колени, прижал к груди, и продолжил, целуя макушку. — А знаешь, я раньше не понимал, к чему эти запреты. Меня спрашивали, а я не знал, что ответить. А теперь знаю. Мы должны узнать друг друга и открыться. Обнажить душу. И когда это произойдет, обнажается тело. Это как вершина близости. А когда люди путают, когда делают все по-своему, душа остается закрытой и одинокой. И ты не способен обнажить ее: страшно, что она будет ненужной и неинтересной, как однажды кому-то стало неинтересным твое тело. Люди ищут удовольствий, желая разрушить одиночество души. И ничего у них не выходит…
— И не выйдет? — огорчилась Илкер. — Я о Пайлун. Если она ошиблась, то уже не вернуть? Она будет одинока?
— Кто может знать? — Ялмари поцеловал ее висок. — Я рад, что у нас не так…
…Дядюшка вел ее по проходу в церкви, вел к ожидавшему принцу — теперь никто бы не усомнился в его высоком происхождении: белый с синим колет, белые штаны и сапоги, украшенные синим бархатом — они не изменили его, но подчеркнули величественность манер, которая стиралась, когда он носил одежду простолюдина. И у нее также: в одежде горничной, никто бы не догадался, что она дочь графа, но сейчас, когда она шла по проходу в алом платье, вышитом золотом с бриллиантовым ожерельем на шее, никто бы не предположил, что принц ошибся и женился не на той девушке. Илкер мельком видела восхищенные взгляды, но смотрела на него. Ялмари казался ослепительно красивым, но теперь она догадалась, почему он предпочитал темные рубашки: белое подчеркивало смуглость его кожи, подчеркивало, как сильно он отличается от матери. А кто-то, может быть, размышлял сейчас, был ли король Ллойд таким смуглокожим…
…Рука Ялмари — твердая и теплая. Его прикосновение вселяло покой, желание ни о чем не думать и не переживать, подчиниться его власти. А этот взгляд… 'Зачем он так смотрит? Люди не поймут… Но мнение людей всегда было ему безразлично', — он будто впитывал ее всю до донышка, до капли. Это не мужское желание и не любовь. Это что-то большее, как разломленный эльтайон, который пришлось снять по случаю церемонии, но Илкер казалось, что он по-прежнему на груди. Его нет, но он с ней. Любимый может уехать, но он будет рядом. Она может умереть, но все равно будет рядом с ним.
— Да! — в этом слове тоже больше, чем два звука. Их души обнажились раньше, и поэтому сейчас можно произнести это 'да', и они поймут много-много больше. И в каждое мгновение вмещается вечность, и в каждый шаг — долгие дороги, и в каждое слово — то, что не высказать, даже если захочешь…
…А он неплохо танцует. Хотя он же покинул дворец не очень давно, а до семнадцати лет добросовестно делал все, что положено принцу. Но этот взгляд… Он не обращает внимания, а она замечает, как переглядываются и перешептываются гости на балу. 'Нельзя, нельзя так смотреть! Правила приличия…' — она выговаривала ему про себя, а сама млела от этого взгляда и от его еле заметной усмешки, будто он прочитал ее мысли.
За спинкой трона королевы ухмыляется чему-то Полад. О чем он думает сейчас? О чем думает королева Эолин? Ее свадьба была другой. Она уже тогда умела обращаться с подданными величественно, на грани вежливости и снисходительности. Чтобы никто не увидел, как сердце плачет, о единственном, кого она любит. Он в то время лежал при смерти с ожогами. А ей надо было улыбаться и танцевать, танцевать и улыбаться… Хорошо, что у ее детей все не так. И ведь это заслуга Полада. 'Он убил короля, но сохранил для меня Ялмари…' — она обязательно поблагодарит его за это. За Ялмари, конечно.
