Отель «Трансильвания»

— Смотрите же, Сен-Жермен!

Девушка побежала к лошадке, но взобраться в седло без посторонней помощи не смогла. Руки, ее поддержавшие, подрагивали, но были крепки. И, к огорчению всадницы, не позволили себе даже крошечной вольности.

— Благодарю вас, — холодно сказала Мадлен.

— Взгляните туда, — виновато откликнулся Сен-Жермен, указывая на двух всадников, появившихся в отдалении. — Граф и графиня. Они уже тут.

Он взлетел на коня, не опираясь на стремя.

— Они заметили нас, — сказала Мадлен и помахала графине рукой.

Хлопнув лошадку по крупу, она заставила ее спуститься с моста, потом обернулась и с легким оттенком надменности заявила:

— Я рада, что мы все-таки объяснились. Неведение, наверное, хуже всех зол. Оно томит и дает пищу сомнениям…

— Вы сомневались? — Он подъехал к ней ближе. — Мадемуазель, что это значит?

Мадлен ответила очень тихо, но Сен-Жермен услышал ее.

— Я не сомневалась в себе. Я… я только боялась что вы… что вы уже не хотите меня, что я вам успела наскучить… Я молода… вы повидали мир, в нем столько разного и… много соблазнов. И если вы из таких мужчин, то… то сердце мое будет разбито.

Он смотрел на нее напряженным, пристальным взглядом, явно не понимая, о чем ему говорят. Потом вдруг понял и рассмеялся.

— Все это вздор, Мадлен. Я давно не ищу приключений подобного рода. Со времен Элагабала,[15] а этот цезарь жил более тысячи лет назад.

Он развернул жеребца так, чтобы видеть подъезжавшую парочку, и, понизив голос, добавил:

— В опере, которую я написал, есть сюрприз для вас, дорогая, но в чем он, я пока не скажу.

— Мадлен! Граф! — Графиня уже махала им хлыстиком. Сен-Жермен сдвинул в сторону своего бербера и спокойно продолжил:

— Буду рад познакомиться с вашим батюшкой, мадемуазель. Вы говорили, он прибудет сегодня?

Благодарно взглянув на него, Мадлен приняла предложенный тон:

— Да, к вечеру. Я жду его, признаюсь, со страхом. Он не был в Париже, с тех пор как я родилась, и, наверное, будет нуждаться в опеке. Это лишнее беспокойство, но граф д'Аржаньяк и тетушка так добры…

— Пустяки, моя милая. Я могу им заняться, — заявил добродушно Жервез и посмотрел на жену. — Надеюсь, Клодия, ты не против?

Графиня уставилась на него, как на что-то, чего никогда не видала.

— Вы вольны в своих поступках, Жервез. Но ваше внимание к моему брату доставит мне огромную радость. Вы это знаете, и незачем спрашивать — я, конечно же, за!

Подавив нервный вздох, она повернулась к Сен-Жермену:

— Я должна поблагодарить вас, граф, за то, что вы развлекали Мадлен. Уверена, наш разговор с Жервезом быстро бы ей наскучил. Мы с ним и на прогулках все что-нибудь выясняем. Спорим, бранимся…

— По пустякам, мое счастье, только по пустякам, — перебил супругу Жервез. — Но теперь между нами все ясно, не так ли?

— Да, — сухо кивнула графиня и покосилась на небо. — Боюсь, нам пора возвращаться. Брат скоро прибудет, его надо принять. Надеюсь, ты не огорчена, дорогая? Я знаю, какую радость тебе доставляют эти прогулки.

Мадлен поклонилась и светским тоном сказала:

— Увидеть отца — самая большая из радостей для дочери, с ним разлученной. Конечно мы едем домой. Граф, — обратилась она к Сен-Жермену, — еще раз благодарю за приятно проведенное время. Я больше не смею задерживать вас. Встретимся на приеме. И… репетируйте вашу оперу, не таясь. Будьте уверены, подсматривать я не буду.

Сен-Жермен поклонился, прижав к груди треуголку:

— Спасибо, Мадлен. Это был очаровательный день. Граф, графиня, я ваш покорный слуга. — Он пришпорил своего жеребца и взлетел на мост. — До завтра!

Какое-то время он сдерживал своего бербера, наблюдая, как стройная фигурка Мадлен исчезает за поворотом тропы, потом вновь спустился с моста и последовал за маленькой кавалькадой.

* * *

Отрывок из письма аббатисы Доминик де ла Тристесс дез Анж неизвестному покровителю ее сестры.

2 ноября 1743 года.

…Монастырский врач, осмотревший бедняжку Люсьен, сказал, что с хорошим уходом и помощью Господа к ней могут вернуться как рассудок, так и здоровье.

Я никогда не смогу в полной мере отблагодарить вас за то, что вы сделали для нее. Надеюсь, виолончель, вами посланная, побудит Люсьен обратиться к возвышенному искусству, чтобы найти в нем утешение, целительное для ее многострадальной души. Ежели в вашем прошлом есть нечто заставляющее вас страшиться Судного дня, будьте уверены: ваши усилия по защите моей сестры вам зачтутся. Ваше вмешательство оберегло ее доброе имя и предотвратило ужасный скандал.

Доктор Шенбрюнн сказал мне, что вы пожелали скрыть свое имя, больше ради блага Люсьен, чем из скромности, и, несомненно, правы. Огласка могла побудить светские власти что-либо предпринять, чтобы вернуть беглянку к семейному очагу и вновь вверить ее попечительству мужа. Конечно, долг каждой благочестивой супруги с кротостью подчиняться мужним приказам, однако, насколько я знаю, Эшил Кресси погряз в содомском грехе и пренебрегал супружеским ложем. Несомненно, такой брак в глазах Господа не может считаться действительным, ведь даже Святая Дева в своем завете не отрицает плоть, но увещевает жен молиться о чадородии.

Будьте уверены, что сестра моя пребудет здесь в безопасности до тех пор, пока не окрепнет и не захочет вернуться в мир. Если же она предпочтет не возвращаться в Париж, мы найдем где устроить ее соответственно рангу и внутренним склонностям. Я уже написала о ней нашему кузену — кардиналу Глэфлеру. Он живет в Риме и многое может. Я уверена, что он примет к сердцу все, что случилось с Люсьен, и даст ей убежище в своем доме, атмосфера которого будет только способствовать расцвету ее многих талантов. Что до Эшила Кресси, то с ним, я надеюсь, она больше не свидится никогда.

Надеюсь также, что Пресвятая Дева, наша помощница и заступница перед Господом, благоприятствует вам. Своею милостью она убережет и мою сестру. Вы же всегда будете поминаемы в моих неустанных молитвах. Я не знаю вашего имени, но Господь читает в наших сердцах.

Я должна закончить письмо, ибо доктор Шенбрюнн, через час уезжает. Время от времени, если вы мне позволите, я буду через него сообщать вам о здоровье Люсьен и обо всем, что с ней происходит.

От всего сердца с благословением и благодарностью,

преданная вам

Доминик де ла Тристесс дез Анж, аббатиса

ГЛАВА 2

Дождь, уже более двух часов поливавший Париж, немного утих, когда у особняка д'Аржаньяков остановилась карета. Гербы на ее дверцах были густо забрызганы грязью, от лошадей валил пар.

Окрик кучера заставил лакеев выбежать на крыльцо, и через мгновение огни фонарей разогнали