серебристые, они выгодно контрастировали с черным шелком чулок графа, их рубиновые застежки пылали, как вишенки, перекликаясь с волшебным свечением большого рубина, утопавшего в кружевах, драпирующих грудь. Темные глаза графа остановились на Мадлен, и сердце ее замерло, чтобы через секунду заколотиться в бешеном ритме.
Но граф уже поворачивался к маркизу де Монталье. Он почтительно поклонился и произнес:
— Я граф Сен-Жермен. Имею ли я честь обращаться к отцу мадемуазель де Монталье?
— Да, сударь, это я, — ответил маркиз. Наружность нового гостя располагала к себе, но… не чересчур ли свободны его манеры?
— Рад нашей встрече. Я много лестного слышал о вас. Для меня большая честь познакомиться с человеком, пользующимся таким уважением среди своих близких.
Маркиз озадаченно глянул на собеседника.
— Вы очень любезны, сударь, но, боюсь, я не совсем понимаю, что вы хотите этим сказать.
Сен-Жермен мысленно усмехнулся. Провинциал вовсе не глуп, но разумом косен, если его настораживает простой комплимент.
— Нередко случается, что людей, которых превозносит молва, вовсе не хвалят те, кто их знает получше. И потому истинного почтения достоин лишь тот, о ком даже домашние отзываются с уважением.
Робер де Монталье поклонился и в мыслях решил, что граф безвреден. Болтун, иностранец, космополит, и к тому же — немолод. Мадлен, конечно, смотрит ему в рот, но большой беды в этом нет.
— Всем людям свойственно ошибаться, — ответил он — Но, согласен, хула со стороны близких нам людей неприятней, чем любая иная.
— Я не потерплю на своем празднике околофилософских дискуссий, — громко заявила Мадлен. — Скоро мы все отправимся танцевать. Думаю, граф Жервез не откажется вести меня в первом танце. — Она обернулась к Сен-Жермену. — А на какое время назначена опера?
Маркиз вытаращил глаза, изумленный бесцеремонным поведением своего чада, но Сен-Жермен лишь усмехнулся:
— Мы начнем ровно в полночь, так что не беспокойтесь, мадемуазель, наше домашнее представление танцам не помешает.
Глаза Мадлен вспыхнули.
— Ах, я уже умираю от любопытства! Вы ничего не хотите мне рассказать?
— Если графу и угодно сносить твои дерзости, милая, то я, признаться, от них не в восторге, — обрел наконец дар речи Робер и обратился к Сен-Жермену. — Даже добрые урсулинки, обучавшие эту негодницу, порой сетовали на ее порывистость и упрямство.
— Будь у меня дети, — возразил Сен-Жермен с деликатной улыбкой, — я бы желал, чтобы их отличала та живость, что свойственна мадемуазель де Монталье.
Маркиз облегченно вздохнул. Граф, оказывается, бездетен. Вот почему, собственно, его и тянет к Мадлен.
— Благодарю, — произнес он, поворачиваясь к дверям, и застыл как пораженный громом. К ним подходил еще один припозднившийся гость.
Холодные выпуклые глаза ощупали ошеломленного Монталье. Гость усмехнулся.
— Прошу прощения за опоздание, но приглашение графа я получил только сейчас.
Сен-Себастьян склонился к руке Клодии.
— Мадам, клянусь, я очарован.
Весь его облик, казалось, дышал высокомерием и презрением. Крикливый, расшитый золотой нитью камзол слепил всем глаза, в нем читался открытый вызов. Небрежно поклонившись потерявшему дар речи маркизу, барон обмахнулся кружевным носовым платком.
— Уверен, что на правах старого знакомого могу считать этот случай удобным для возобновления прерванной дружбы.
Клодия бросила на брата взгляд, полный муки, потом повернулась к Мадлен.
— Барон Сен-Себастьян… — заикаясь произнесла она. Пригласить на прием человека, из-за которого Робер покинул Париж, было верхом бестактности со стороны ее муженька. Жервез просто рехнулся.
— Нет нужды представлять меня, дорогая, — осклабился Сен-Себастьян. — Мы уже виделись с мадемуазель, правда при других обстоятельствах, впрочем не помню, знакомили нас тогда или нет. Но как бы там ни было, давняя дружба моя с ее батюшкой была столь продолжительной, что в моей душе поселилось чувство глубокой симпатии к ней.
Он взял Мадлен за руку.
— Убежден, что еще до окончания года мы сумеем узнать друг друга получше.
Девушка отстранилась.
— Я не уверена, что мне удастся выкроить время.
— Увы, Париж чересчур многолюден, барон, — спокойно заметил молчавший дотоле граф.
— А, Сен-Жермен! — воскликнул Сен-Себастьян, обернувшись. — Я слышал о вашей дуэли. Игорные залы мало пригодны для схваток, впрочем вы — иностранцы — весьма эксцентричный народ.
Мадлен побледнела. Какая дуэль? Сен-Жермен с кем-то дрался? Ему угрожала опасность?
— Тогда все кончилось миром. А сейчас, представьте себе, — продолжал Сен-Себастьян, — противник ваш мертв. Любопытно, не правда ли? Мир так трагичен. Не могу только сообразить, какая вам выгода от кончины мальчишки? Поверьте, я много о том размышлял. — Он осекся в притворном смущении. — Тысяча извинений, графиня! Я думаю вслух — и делаюсь неучтив.
Он отвесил глубочайший поклон, затем еще раз взглянул на Сен-Жермена.
— Вы должны извинить меня, граф, но, признаюсь, я был удивлен. Боврэ описывал мне вас по- другому. Мне почему-то казалось, что вы не очень-то расположены, а может быть, даже и не способны защищать свою честь.
Сен-Жермен, склонив голову, произнес с любезной улыбкой:
— Удивляюсь, сколько выводов делают люди на основании россказней всяких болванов, барон.
— И то правда, — согласился Сен-Себастьян и поднес к носу платок, словно бы ощутив скверный запах. Глаза его сошлись в щелочки, он отвесил всем общий поклон и, повернувшись, проследовал дальше.
Робер де Монталье взглянул на сестру. В лице его не было ни кровинки.
— Что происходит, Клодия? Как он осмелился здесь появиться? Вы же знаете мои обстоятельства? Это что — заговор против меня?
Графине хотелось кричать.
— Я ничего не знала, Робер! Поверь! Жервез пригласил его сам. Я не подозревала…
— Его появление — знак! Страшный знак, предвещающий нам несчастье! Он прикоснулся к моей дочери, Клодия! Он ее осквернил! Он оскверняет все, чего ни коснется!
Вспышка гнева прошла, плечи маркиза поникли, и стало заметно, что руки его дрожат.
— Матерь Божия, это моя вина! Что я наделал!
— Все не так плохо, батюшка, все не так уж и плохо. — Мадлен бросилась к де Монталье, ее душили слезы. — Не позволяйте этому ужасному человеку испортить мой праздник! — Она умоляюще посмотрела на Сен-Жермена. — Помогите мне, граф! Успокойте отца, он страшно расстроен…
Пристальный взгляд человека в черном остановился на лице девушки, но что в нем таилось, прочесть было нельзя.
— Ну-ну, Мадлен, успокойтесь! — Граф обратился к маркизу. — Я должен идти к музыкантам. Не хотите ли прогуляться со мной?
— Нет, благодарю вас, — холодно ответил маркиз. Сен-Жермен отреагировал на это спокойной улыбкой.
— Пойдемте, де Монталье. Когда вам еще представится случай познакомиться с великим Омбразаличе? В мире мало кастратов, способных соперничать с ним.
Робер де Монталье словно его не слышал. Он стоял как истукан, что-то обдумывая, потом схватил Мадлен за руки и возбужденно заговорил:
— Ты не понимаешь, что я наделал! Я должен был запретить тебе ехать в Париж. Почему я поддался
