Его рубашка то ли порвалась, то ли расстегнулась, и над ремнем брюк нависал голый живот, как тесто, когда оно выходит за край миски. Моя бабушка пекла пироги.
Он не сводил глаз со свекра.
Черных, слегка раскосых глаз.
Что-то изменилось в лице моего свекра.
То ли он помолодел лет на пятнадцать.
То ли состарился за эти несколько минут.
Они были знакомы.
Около ворот «Эдема» мне никто ничего не стал объяснять.
Позвонила Катя.
Я рассказала ей о событиях прошедшей ночи.
Боевик с погоней. И с хеппи-эндом.
Катя вяло комментировала.
— Антона не выпускают, — сказала она невпопад, когда я стала высказывать свои предположения о дальнейшей судьбе Сайда.
Занятая своими делами, я совершенно забыла об Антоне.
Люди сначала эгоисты, а уже потом — друзья.
— Как не выпускают? Адвокат же сказал…
— Не знаю. Говорит, там какие-то сложности.
— Что же делать, Кать?
— Не знаю.
Я сидела совершенно обескураженная. Антон в милиции. Безжизненный Катин голос.
Слишком много всего свалилось на меня в последнее время.
Позвонил Рома.
Мы договорились увидеться на следующий день.
Я соскучилась по Артему.
Я хочу, чтобы мне вернули сына.
Я проснулась знаменитой.
Меня разбудил телефонный звонок журналистки из «7 Дней». Ей срочно понадобилось интервью со мной. Обо мне. Ну, и о моем агентстве.
Мы встретились одновременно: я, Рома и журналистка. В Смоленском пассаже, в пиццерии.
Пусть Рома знает наших.
Журналистка оказалась бойкой, улыбчивой, с длинными руками и очень длинным носом.
С проблемой лишнего веса она если и боролась, то безуспешно. Волосы были покрашены в белый цвет, вероятно, потому, что белый, говорят, освежает. Ей было давно около сорока. Она пришла в короткой юбке.
Большую часть вопросов она задавала Роме.
Мне хотелось пнуть ее под столом ногой. Рома улыбался и поглядывал на часы.
— А вы не боитесь своей жены? — спросила журналистка Рому. — С ее боевыми девушками? С ее боевым характером?
— Боюсь. Но вы скажите, как мне лучше ответить, чтобы это было интересно вашим читательницам?
Она пошевелила ногами, как мне показалось, для того, чтобы юбка слегка приподнялась.
— Читателям будет приятно прочитать о том, как вы ее любите, и о том, что дома она совсем другая — хорошая хозяйка, добрая мать и любящая жена.
Рома отвратительно усмехнулся.
— Это как раз ее портрет. Я бы не смог сказать лучше.
Я глупо улыбалась. Попросила официанта принести мне вина.
Журналистка уехала, оставив на столе перед каждым из нас по визитной карточке.
Позвонила Катя. Попросила меня связаться с адвокатом Антона.
— Я не понимаю его намеков, Никит. Может, он денег еще хочет? Почему тогда сразу не сказать об этом?
— Я позвоню ему, Кать, не волнуйся. — Я думала о том, как выгляжу со стороны. Со стороны Ромы: такая милая заботливая подруга. Отлично. — Я все узнаю, и все, что возможно, сделаю. Все будет хорошо, я уверена.
