обрекает себя на смерть? Разве жизни Падмири и Руджиеро стоят того, чтобы платить за них собственной жизнью? «Остановись! — кричало в нем что-то. — Ты еще можешь уйти!» Сен-Жермен мысленно выбранился, презирая себя за слабость, и унизительный приступ прошел, однако его смятение не укрылось от глаз Тамазрайши.
— Твоего человека проводят до ближайшей границы, ничего не позволив с собой прихватить, — злорадно сказала она.
Оказывается, порождения Шивы тоже могут испытывать страх! Что ж, в таком случае предстоящий обряд сулит ей великое множество приятных мгновений!
— Но Падмири и вправду оставят в покое, если она откажется взойти на алтарь? — Взгляд чужака вновь был спокойным.
— Ее не тронут до конца ее дней, — подтвердила с улыбочкой Тамазрайши.
— Поклянись в этом перед своей богиней! — потребовал вдруг чужак.
Глаза его стали бездонными, как колодцы, а рука легла на эфес меча. Тамазрайши смутилась.
— Да, — выдохнула она. — Да, перед лицом Кали и во имя ее я клянусь, что ни я, ни мои слуги не будем даже пытаться причинить какой-либо вред сестре моего отца и моей единственной родственнице — Падмири. — «А еще, — промелькнуло в ее мозгу, — я обещаю, что этот изворотливый инородец горько поплатится за свою наглость!» — Теперь не угодно ли тебе выслушать, что будет с тобой?
— Почему бы и нет?
Гюристар вдруг вздохнул. Шумно и с облегчением. Скорпионы договорились. Оба опасны, и чем скорее один другого убьет, тем легче ему будет справиться с оставшейся тварью.
Тамазрайши, пританцовывая, заходила по освещенной красноватым светом молельне. Злоба ее улеглась, уступив место приятному возбуждению.
— Шива — супруг Кали. Следовательно, ты, как детище Шивы, войдешь в меня прямо на алтаре и…
— Это, увы, невозможно.
В голосе чужака звучало деланое сочувствие, граничащее с насмешкой.
— Что ты имеешь в виду? — вскинулась Тамазрайши.
— Сейчас объясню. Когда я… переменил свою сущность, переменился и мой организм. Я, например, не могу больше плакать. Я также не ем и не пью и не вхожу в женщин тем способом, какой им привычен, хотя внешне выгляжу как здоровый мужчина. Сожалею, что это расстраивает твои планы, но… так обстоят дела. — Сен-Жермен и сам поразился той мстительной радости, какую в нем породило это признание, обычно сопровождавшееся лишь досадной сумятицей чувств.
— Нет! — Тамазрайши разочарованно застонала, потом в глазах ее вновь загорелся огонь. — Я слышала, что исчадия Шивы становятся неутомимыми, когда пресыщаются человеческой кровью! Скажи, это так?
— Мне ничего о том не известно, — медленно произнес Сен-Жермен.
— Не сомневайся — все так! Если крови будет достаточно, твоей силы хватит и на десятерых жеребцов. Когда Шива совокупился с Парвати, от их похоти содрогнулись миры, а земля, подражая им, сделалась плодородной. Здесь очень многие почтут за честь вскрыть свои вены, чтобы пробудить в тебе страсть. Да! — Тамазрайши вскинула стиснутый кулачок и ударила им по раскрытой ладони. — Да, так мы и сделаем! Это будет лучше всего! Ты пресытишься кровью, ты станешь мужчиной и войдешь в меня в восхваление плодовитости Кали и Шивы, а когда твое семя извергнется в мое лоно, за дело примутся палачи. — Она одарила будущего любовника кокетливым взглядом. — Не тревожься, все пройдет хорошо. Ты будешь корчиться в смертных муках, а я буду танцевать.
«Смерть — это смерть, — уговаривал себя Сен-Жермен. — Нет разницы, в каком из обличий она к тебе подберется». И все же рука его потянулась к катане, чтобы произвести разрешающий ситуацию взмах.
— О! — Тамазрайши надула губки. — Кто-то, кажется, хочет от меня ускользнуть? В таком случае позволь мне напомнить, как поступят с твоим человеком. — Ее лицо оживилось, тонкие пальчики принялись теребить ожерелье, приводя в движение бусинки-черепа. — Его повлекут к алтарю. Связанного, чтобы он не имел возможности сопротивляться и не доставил никому из нас лишних хлопот.
— Нет, — выдохнул Сен-Жермен еле слышно.
— Мы опалим его кожу, постепенно, за пядью пядь, посвящая каждый обугленный ее лоскуток черной богине. Начнем с пальцев на руках и ногах. — Она дошла до стены и повернулась. — А ведь есть еще и Падмири. Сказать тебе, что станется с ней?
— Нет. — Сен-Жермен мотнул головой. — Наш договор остается в силе. Я хочу лишь убедиться, что со слугой моим все в порядке, а ты поклянись, что твои люди отпустят его. — Его голос дрогнул от омерзения.
Тамазрайши склонила голову.
— Клянусь, божественный Шива.
— Я не Шива, — морщась, возразил Сен-Жермен.
— Ты его детище, и мы воздадим тебе почести, как ему самому. Тебя облачат в подобающие одеяния и возложат на голову пышный венок.
Она безумна, подумал вдруг Сен-Жермен. Безумна, как многие в этом истерзанном насилием и жестокостью мире. Падмири-Падмири, не дай им себя подстеречь! Беги от них, не обольщайся их словесами.
— Тамазрайши, — произнес он увещевающим тоном. — Я вовсе не Шива. И не являюсь одним из его созданий. Я не способен дать тебе то, чего ты ждешь от меня, я даже, признаться, не понимаю, к чему ты стремишься.
Ее улыбка была просто ангельской.
— Служители Кали ни к чему не стремятся. И ничего не ищут. Единственное наше стремление — избавиться от круговращения колеса, сгореть дотла и никогда более не возрождаться. Кали обещает нам это, мы верим ей.
Пораженный таким заявлением, Сен-Жермен на миг потерял дар речи. Он лишь смотрел на эту цветущую, наделенную всем, чего только может желать человек, красавицу и не понимал, что заставляет ее так неодолимо стремиться к небытию. Подобная тяга могла бы развиться скорей в существе забитом, увечном, озлившемся на свою жизнь и возжелавшем раз и навсегда покончить с чередой бесконечных страданий. Но Тамазрайши была молода, красива, здорова, богата и пользовалась всенародной любовью…
— Пойдем, — усмехнулась девушка, словно бы заглянув в его мысли. — Тебя следует должным образом подготовить. Разумеется, лишь после того, как твой слуга уедет отсюда в сопровождении стражей, поклявшихся в целости и сохранности выдворить его за пределы княжества Натха Сурьяратас.
— Великая госпожа! — вскричал обиженно Гюристар. — А я? На меня тут даже не смотрят! Я рисковал жизнью, чтобы доставить этого чужеземца сюда, и ты мне взамен кое-что обещала!
Он хотел произнести это требовательным, самоуверенным тоном, однако из уст его вылилось нечто похожее на маловразумительное нытье.
— Да, Гюристар, да, мой командир, — весело засмеялась красотка. — Не грусти, очень скоро я буду твоей. Я всегда помню о своих обещаниях.
Она шаловливо встряхнулась и побежала к маленькой дверце, хохоча и оглядываясь, словно проказливая девчонка. Возможно, так все и есть, подумал вдруг Сен-Жермен. Тело ее расцвело, а разум за ним не успел и задержался в том возрасте, где властвуют лишь порывы.
Тени в углах молельни внезапно сгустились и обрели плоть.
— Вот, — указала на них Тамазрайши. — Эти двое поедут с твоим слугой. Они безраздельно преданы мне, они слышали все и выполнят, что им скажут.
Она побежала по коридору, прислушиваясь к шагам за спиной. Сандалии ее стражей тихо шаркали по камням, зато каблуки инородца стучали уверенно, громко. Прекрасно, прекрасно! Это хороший знак! Тамазрайши хихикнула и отворила секретную дверцу.
Стены зала, в который она вошла, покрывала богатая роспись. Пол его был выложен разноцветными плитками, сбегавшимися к высокому трону, в отделке которого угадывалась чеканная медь, местами
