готовые сорваться с вашего языка. Учитель сам, если пожелает, скажет, почему он выбрал именно вас. А мне не дано это знать.
— Ладно, — пробормотал Сен-Жермен. — Когда меня примут? И как мне себя там держать?
Настоятель отвел взгляд.
— Во-первых, молчите, пока вам не разрешат говорить. А во-вторых, когда вам будет позволено удалиться, немедленно покиньте его и запритесь в своей комнате, чтобы осмыслить все сказанное. — Он взмахнул рукой, показывая, что чужак может встать. — В конце коридора находится дверь. Входите без церемоний. Сгий Жел-ри знает, что вы идете к нему. — Лицо монаха замкнулось, он полуприкрыл глаза в знак окончания разговора.
Выходя из кельи, Сен-Жермен иронически усмехнулся. Театральность происходящего забавляла его. Вне сомнений, монахам, обитающим в этой глуши, вздумалось предпринять кое-какие шаги, призванные внести оживление в их сонную жизнь. Кто, как не странствующие инородцы, способны разнести по всему свету весть о таинственном мудреце из далекого края? Вот и разыгрываются спектакли — перед усталыми путниками, мало что понимающими в обычаях горной страны, а потому легко принимающими на веру все, что им тут скажут или покажут. Дойдя до искомой двери, он поднял руку, чтобы в нее постучать, затем передернул плечами. Простаку сказано, что его ожидают, — значит, простак может войти.
К его удивлению, в комнате было темно. Если тут и имелись окна, то, очевидно, прикрытые ставнями, не пропускавшими ни лучика наружного света. Три масляные плошки горели за узорчатой ширмой, но в остальном объеме довольно просторного помещения господствовал полумрак.
— Это ты, инородец? — Чистый и тонкий, как у женщины, голос исходил из-за ширмы. Сен-Жермен, вздрогнув от неожиданности, решил, что глубоко почитаемый местной монашеской братией праведник, скорее всего, евнух.
— Я.
— Ты движешься издалека, — изрек незримый учитель, — побеждая не только пространство, но и время.
Верное заключение, но оно отнюдь не свидетельствовало об особенной проницательности мудреца, ибо любой путешественник, забравшийся в здешнюю глухомань, отвечал заявленным меркам.
Учитель заговорил снова:
— Как тебе удалось выскользнуть из колеса, Ши Же-Мэн? Ты ведь живешь, не умирая?
На мгновение Сен-Жермен утратил дар речи.
— Я… я не понимаю.
— Пустое, — учитель перешел на китайский. — Ты прекрасно понимаешь меня. Ты осторожен, что, несомненно, свидетельствует о твоем здравомыслии, но сейчас тебе нечего опасаться. Оставим сказки о демонах, терзающих людей по ночам, невежественной толпе.
Мелодичный голосок завораживал. Сен-Жермен встряхнулся и нарочито резко спросил:
— Каковы ваши намерения?
Сгий Жел-ри, похоже, не обратил на дерзость внимания.
— У тебя есть чему поучиться. Я хочу, чтобы ты провел какое-то время у нас. Идти на какие-то лишения тебе не придется. Твое ложе будет согрето, а землю, на которой ты отдыхаешь, никто не подменит другой. — Учитель умолк, словно бы ожидая ответа, но Сен-Жермен молчал.
— В наших краях, — продолжил мудрец-невидимка, — издревле верят в волшебников и колдунов, но, присмотревшись к тебе, я понял, что твоя сила не в волшебстве. Главное, что в тебе следует почитать, это самоотверженность, с которой ты переносишь страдания, стремясь к пока не очень-то ведомой тебе цели. Ты ведь постоянно находишься в поиске, разве не так?
— Да, — пробормотал Сен-Жермен. — Можно сказать и так. Впрочем, жизнь каждого в какой-то степени поиск.
Учитель, похоже, пропустил сказанное мимо ушей, голос его обрел твердость.
— Ты еще долго не обретешь желаемого покоя. От цели, к которой ты ощупью пробираешься, тебя отделяют века и нескончаемая череда испытаний. Но я уверен, что ты их пройдешь, ибо в тебе очень развито гармоническое начало.
— Гармоническое начало? — иронически усмехнулся Сен-Жермен. — Нет, это уже чересчур. Я не заглядываю так далеко и не заношусь столь высоко, о достойный.
— И все-таки ты бескорыстно стремишься к высокому в людских отношениях.
— Не совсем бескорыстно, — возразил Сен-Жермен. — Если вы прозреваете мою сущность, то должны также знать, в чем я нуждаюсь и как это происходит.
Нет, это все-таки полный бред — стоять в темноте и препираться с невидимым оппонентом. Возможно, он и впрямь сходит с ума! Сен-Жермен прижал ладони к вискам.
— Твои потребности не мешают твоим порывам, они, напротив, лишь обостряют страсть. Ты ведь умеешь внушать страх и мог бы с легкостью получать свое, но любой вид насилия тебе ненавистен.
— Стал ненавистен, — уточнил Сен-Жермен. — Правда, довольно давно. Когда я кое-что понял.
— Но люди в своем большинстве тем не менее ненавидят подобных тебе, и это твоя самая горькая боль, не так ли?
Сен-Жермен промолчал. Откровенничать ему не хотелось, да и возможно ли откровенничать с тем, кто видит тебя насквозь?
— Нет, не вижу, — с живостью возразил таинственный собеседник. — Но очень хотел бы. Не позволишь ли мне взглянуть на тебя?
Что это? Фарс? Розыгрыш? Или игра в кошки-мышки? Сен-Жермен нахмурился.
— Это не розыгрыш, но тебя никто не неволит, — лукаво сказал тонкий голос. — Ты можешь уйти.
Совершенно обескураженный, Сен-Жермен передернул плечами, потом подошел к ширме и заглянул за нее.
— Этого быть не может! — вырвалось у него.
Учитель, сидевший на возвышении, звонко расхохотался и захлопал в ладоши. Его одеяние было расшито золотом, а лоб охватывала корона, под которой задорно блестели живые, лучащиеся любопытством глаза. Глаза девятилетнего мальчика, каковым он, собственно, и являлся.
Доклад, представленный в военное министерство Кай-Фенга администрацией города Ти-Юен.
Канун года Тигра, пятнадцатого года шестьдесят пятого цикла.
Нашим пограничным пунктам в соответствии с приказами военного министерства велено задерживать всех подозрительных лиц, что они и делают, направляя арестованных в наш магистрат для допроса. Поскольку окружной судья Жен Жо-Вей все еще прикован к постели, ибо заболевание горла продолжает мучить его, он возложил свои обязанности на нас — рядовых чиновников магистрата.
Неделю назад к нам доставши человека, назвавшегося проводником путников в Тю-Бо-Тье. Он заявил, что возвращается из страны вечных снегов, хотя всем известно, что сейчас — в середине зимы — это практически невозможно. Пути через перевалы уже два с лишним месяца перекрыты заносами и вряд ли откроются до весны. Однако арестованный утверждал, что его приютили знакомые, проживающие невдалеке от границы, что также представилось нам довольно сомнительным.
Имя подозреваемого — Тцоа Лим, и, похоже, он входит в разбойную шайку, заманивающую странников в горы. Эти выродки в последнее время сделались очень активными, они обирают доверившихся им людей и предают их смерти, оставляя без помощи на снегу или сталкивая с горных отвесных склонов на камни.
Тцоа Лим, отрицая свою причастность к столь черным деяниям, заявил, что он этой осенью действительно повел в Тю-Бо-Тье двоих инородцев, но вскоре его отделила от них сошедшая с круч лавина, и потому ему нечего сообщить о их дальнейшей судьбе.
Мы, посоветовавшись, решили, что это не вся правда, и подвергли задержанного порке бамбуковыми метелками, которая длилась до тех пор, пока его зад не вспух, как арбуз, и не приобрел багровый оттенок. Арестованный, стеная и корчась, сознался, что имел сговор с разбойниками, но
