придется принять смерть от собственных рук. Озаботься, чтобы при ней был кинжал, и достаточно острый. Скажи, что это ее прегрешение я возьму на себя.
— Я-то скажу, — откликнулся Гюристар, — но она не уймется.
— А охране внуши, — продолжал Датинуш, пропуская дерзкое заявление мимо ушей, — что мятежники не намерены миловать тех, кто им сдастся. С пленников сдерут крючьями кожу, а то, что останется, выбросят на пропитание воронью!
Джаминуйя попятился, он не хотел это слышать. Ведь то, о чем говорил раджа, могло случиться и с ним. Он напоминал себе о смирении, с каким человеку должно принимать удары судьбы, однако мысль эта его почему-то не утешала. В воздухе явно запахло смертью, словно посреди тронного зала разлагался невидимый труп.
— Могущественный властитель, — пискнул поэт и кашлянул, чтобы прочистить горло. — Я по натуре своей не переношу вида крови, мое дело — стихи. Если здесь назревает что-то серьезное, позволь мне удалиться.
— Кто-то, кажется, наложил в штаны, — заметил презрительно Гюристар.
— Да, я боюсь, — признал Джаминуйя, краснея. — Будь я воином, я держатся бы храбро, однако кисть не копье. Как бы ты поступил, если бы тебе предложили участвовать в поэтическом состязании? Наверное, не захотел бы выставить себя на посмешище, и я бы тебя за это не осудил. — Не дождавшись ответа, он повернулся к радже. — Великий владыка, ты ведь видишь и сам, что от меня здесь проку не будет.
Датинуш потер подбородок.
— Что ж, уходи. Сейчас мне нужны надежные люди, а не такие, как ты, слизняки. — Он пренебрежительно передернулся и, казалось, забыл о присутствии Джаминуйи. Тот, огорошенный и растерянный, остался стоять, как стоял.
— Мы могли бы снестись с Абшеламом Эйданом, — сказал осторожно брамин. — У него неплохая охрана. Думаю, он согласился бы прислать нам в помощь отряд.
— А если нити заговора тянутся к султанату? Что будет тогда? — спросил Датинуш. — Мы сами же предадим себя в руки захватчиков? Какая нам с этого выгода? Ну, отвечай.
Гюристар свирепо уставился на брамина.
— Тут даже не важно, кто сплел интригу. Возможно, это и не султан! Но прибегать к помощи мусульман — полное безрассудство. Если отряд наших недругов войдет в княжеские покои, их после этого уже не выкуришь из дворца. — Бравый усач принял горделивую позу. — Наша стража, пусть и немногочисленная, славится своей преданностью радже. Мы будем защищать его до последней капли крови.
— Перестань пустословить, — оборвал его Датинуш. — Вон они, твои преданные, слоняются без толку по двору! Ты мог бы их приструнить… хотя бы сегодня!
Гюристар покраснел.
— А кто же совсем недавно бранил меня за излишнюю строгость? Твое вмешательство все только портит. Я не желаю выслушивать вздорные замечания. — Он оскорбленно повел подбородком, повернулся на каблуках и ушел.
Брамин посмотрел на раджу.
— Не гневайся на него, о владыка. У этого человека сейчас много забот.
— Я полагал, что с междоусобицами покончено навсегда, — словно не слыша его, пробормотал Датинуш и побрел к дальней стене зала.
Там висело резное изображение Вишну Шагающего. Бог стоял с высоко занесенной стопой, намереваясь сделать первый из трех легендарных шагов, позволивших ему пересечь небеса, землю и подземные царства. Если беспечно смеющийся повелитель миров вспомнит о жертвоприношениях, здесь ему принесенных, он, безусловно, окажет помощь тому, кто смиренно склоняется перед ним. Окажет?.. Или не захочет? Раджа приблизился к изображению и вгляделся в лицо беззаботного божества.
В это время за спиной его послышались беспокойные голоса, и, обернувшись, Датинуш увидел, что Рахур не пускает в зал какого-то человека. Брамин, в свою очередь, обернулся.
— Это евнух твоей дочери. Она умоляет позволить ей явиться сюда.
— Нет! — выкрикнул Датинуш. Запах опасности в зале сгущался, и он явственно чувствовал это. — Ей здесь не место. — Глаза его устремились к евнуху. — Если случится что-нибудь чрезвычайное, ее немедленно известят. — Раджа вдруг вспомнил о своей старшей сестре. — Кстати, надо послать кого-нибудь и к Падмири.
Евнух, мявшийся у дверей, осмелился вновь привлечь к себе внимание князя.
— Твоя дочь, о владыка, просила напомнить тебе, что в ее жилах тоже течет кровь великих воителей. Она не хочет сидеть, ожидая удара, и предпочитает пойти навстречу ему. — Лунообразное лицо евнуха сделалось восковым, он взмок от выпавших на его долю переживаний.
— Скажи ей, что, если к ночи ничего не случится, мы вместе посмеемся над нашими страхами за пиршественным столом. Передай также, что я восхищен ее храбростью и отвагой.
— Я все исполню, великий владыка. — Евнух глубоко поклонился и задрожал, представив, что сделает с ним Тамазрайши, если он возвратится ни с чем. — Но в таком случае ей все же, быть может, будет дозволено осведомляться о том, что тут делается, почаще?
Датинуш вздохнул. Дети есть дети. Докучать родителям — их основное занятие, и с этим ничего поделать нельзя.
— Ладно, — кивнул он. — Пусть время от времени кого-нибудь присылает. А сейчас оставь нас. Ты мне уже надоел.
Со двора неслась ругань. Гюристар распекал своих стражников за нерадивость. Раджа усмехнулся, услышав, что тот приказывает удвоить караул у ворот. Все вроде налаживается и, может быть, обойдется, подумалось вдруг ему. Он еще раз вздохнул и застыл у окна.
Из приятного забытья его вывело чье-то унылое бормотание.
— Повелитель, — униженно кланяясь, бубнил осунувшийся от страха поэт. — Пошли меня вместе с гонцом к твоей старшей сестре. Ты ведь знаешь, что я могу ее успокоить. Новости неприятные, она будет переживать, а я постараюсь представить ей все в наиболее выгодном свете. Можешь не сомневаться, из твоей воли я не уйду. В дороге за мной будет приглядывать твой посыльный. А в доме Падмири я сам скажу, чтобы меня заточили в узилище для рабов, и обещаю вести себя смирно…
— Ну хорошо, — досадливо поморщился Датинуш. — Отправляйся к Падмири. Расскажи ей все, что тут видел, и не смей покидать ее дом. Я решу, как с тобой поступить, когда на то будет время. — Он сдвинул брови. — Поезжай, Джаминуйя, однако учти: больше тебя никогда здесь не примут. По дороге можешь забрать из дворца все свое имущество, ибо другого случая тебе не представится.
— Великий… — всхлипнул ошеломленный поэт и, опустив глаза, торопливо добавил: — Я в полном отчаянии, но для меня твоя воля священна.
— Приятно слышать, — съязвил раджа и отвернулся к окну, чтобы не видеть, как, пятясь и кланяясь, маленький стихотворец выходит из зала.
— Благоразумное распоряжение, — ровным тоном отметил брамин. — Люди искусства в тревожные времена бесполезны. Он только путался бы у нас под ногами.
— Я знаю, — устало кивнул Датинуш. — Я и сам бы его отослал, если бы он не поторопился. Что от него требовалось — это смиренно склониться перед судьбой, а он повел себя недостойно. Боги к таким равнодушны.
— Возможно, боги вверили его участь тебе, — предположил брамин. — Возможно, в его лице они посылают твоей близкой родственнице поддержку. Как бы там ни было, он уехал. Тут не из чего раздражаться.
Датинуш капризно оттопырил губу.
— И все же мне неприятно, что он не остался. Мне хочется, чтобы все вели себя как ни в чем не бывало. Я, кажется, становлюсь поклонником Майи. Воистину счастлив тот, кто смотрит на мир сквозь колдовской туман. — Собственная шутка не добавила ему бодрости, и он опять помрачнел. — Нет ничего отвратительней ожидания. Скорей бы все кончилось. Я, кажется, даже обрадуюсь, завидев бунтовщиков.
