Он не предал её даже в морге. Её тело не обмывали чужие люди. Он не позволил это.
Моторная лодка быстро понеслась навстречу закату.
Она решила писать акварелью. Поставила лист на мольберт.
Иногда сюжеты картин она обдумывала несколько дней. Иногда – несколько недель.
Сегодня она посмотрела на пустой лист бумаги и внезапно поняла, что хочет писать что-то другое. Совсем другое.
Рука сама потянулась к кисти, захватила на кончик краску, перенесла на палитру, добавила ещё одну, ещё, предметы вырисовывались сами собой, композиция выстраивалась в голове, она видела её так чётко, словно это уже было в её жизни, просто она забыла, но мозг, память припрятали тот день для подходящего случая. И вот этот случай наступил. Никогда ей не работалось так легко.
– Дорогая! – Он подошёл совсем неслышно. Или это ей показалось?
Ещё пару мазков, и она ему ответит.
– Дорогая! – повторил он ещё раз, дурачась.
– Мур-р-р… – спохватилась она.
– Что пишешь?
Он любил её картины. В них всегда было столько жизни! И столько света, и столько правды…
– Не хочу говорить. Увидишь. Но…
– Это дорога?
– Да, она будет делить картину на две части: и по цвету, и по свету, и по смыслу. Добро и зло. Понимаешь? Хорошее и плохое.
– Понимаю. А что на дороге?
– Пока не знаю. Это не важно.
Она приготовила его любимый яблочный пирог. Она привезла с собой муку и всё необходимое для пирога. Он не мог прожить без него даже несколько дней.
Он говорил, что на самом деле не мог прожить несколько дней не без пирога, а без неё. Она ему верила. Потому что это была правда.
Она накрыла стол на улице. Он откупорил бутылку вина.
Волны играли друг с другом, и было так уютно сидеть и наблюдать за ними.
Они сидели, взявшись за руки.
Конечно, после того, как пирог был доеден до последней крошки.
– Спокойной ночи, дорогая.
– Спокойной ночи, любимый. Мур-р-р…
Она не могла спать, если не слышала рядом его дыхания. Совсем рядом. Настолько, что их дыхания могли обниматься друг с другом и становиться единым целым.
Когда он ушёл на рыбалку, она вернулась к мольберту.
Картина была почти дописана. Вся её правая часть была выполнена в светлых тонах, солнце грело невиданных расцветок цветы, животные улыбались друг другу. Нижняя часть картины была очень тёмной. В ней еле-еле угадывались очертания людей, и выражения их лиц были или зловещими, или обречёнными.
Она смотрела на дорогу, разделяющую эти два мира, и понимала, что нужна последняя деталь.
Образы носились в голове неясными видениями.
Решение пришло в одну секунду.
Перевёрнутая машина на обочине. Да. Надо прописать её получше. Это должно быть центральное место во всей композиции.
Очень хорошо.
Она откинулась назад, сощурила глаза.
Окунула тонкую кисть в красную краску. Красным должно быть платье на этой фигуре, лежащей рядом с машиной. Непременно красным.
– Что это? – Голос за спиной прозвучал неожиданно.
Она как будто проснулась.
– Я закончила, – улыбнулась она, ожидая поцелуя.
– Что ты написала? Аварию?
Она взглянула на лицо своего мужа и тихонько ахнула.
Как же она забыла?! Как она не подумала?! Конечно, ему было больно смотреть на эту картину.
– Прости, я не подумала, я так увлеклась…
Она обняла его и сильно прижала к себе. Так, как прижимают маленьких детей, когда они плачут во
