— Какие неприятности? — удивился Варфоломеев.
— Да я ей говорил: не надо эти книги в библиотеке держать, давай домой перенесем…
— Запрещенные книги, что ли? — догадался Варфоломеев.
— Да какие они запрещенные, так… — Илья Ильич вяло махнул рукой.
— Кто же их там читал, в этом захолустье?
— Никто и не читал, для будущего хранила.
— Значит, верила, что найдутся читатели?
— Мне не верила, а в счастливое будущее Северной Заставы верила. Илья Ильич приумолк на минуту, а после изрек: — Теперь это будущее наступило. Теперь, Сережа, после нашего старта Северная на всю страну прогремела. Теперь, наверное, уже поехали на нашу землю молодые образованные люди поднимать культурную целину. Ты, Сережа, вместе с институтом к нам переводись теперь. Прямо, как вернемся. Да что там институт, университет откроем, я и место приглядел на правом берегу. Илья Ильич вспомнил, как в последний раз они с Соней стояли на берегу Темной и как поразил его примелькавшийся с годами пейзаж. — И соборы златоглавые построим, и дома с излишествами, и памятники поставим не хуже, чем здесь. Только я все-таки думаю, культуры и нравственности у нас побольше будет. Представляешь, Сережа, приезжаешь ты в Северную, размечтался Илья Ильич, — выходишь на проспект, останавливаешь любого прохожего и спрашиваешь, как найти профессора Пригожина. А тебе говорят, мы не знаем профессора Пригожина, расскажите подробнее. Ну, ты тут намекаешь двумя-тремя словами, и прохожий тебе говорит: да он наверняка в Главной Астрономической Обсерватории сейчас — и ты уже рад. А прохожий все равно не унимается и начинает тебе подробнейшим образом рассказывать, как туда проехать: сначала на метро, потом на автобусе.
— На метро? — переспросил Варфоломеев.
— Метро неизбежно будет построено.
— Так почва же хлипкая, плавуны могут быть, — возразил Варфоломеев.
— Вопреки, вопреки плавунам, неизбежно построим, — разгорячился Илья Ильич. — И обсерваторию построим, я ее прямо вижу, на высоком холме, белокрылую, академическую, Главную. Чтобы к звездам, понимаешь, поближе.
— Да, но почему же Главная?
Илья Ильич осекся.
— И то право, сорвалось как-то по инерции, — он улыбнулся. — Конечно, насчет Главной я сглупил. Ха. Что же, остальные будут как бы второсортными? — сам себе удивлялся Илья Ильич. — Вот ведь рабская привычка.
Где-то вверху на мосту послышался очередной взрыв петарды. Но он уже никого не испугал. Пока земляне предавались мечтам, здешнее светило пересекло меридиан и покатилось к изрезанному домами горизонту. Нужно было поспешать к намеченной цели. Еще в самом начале своего путешествия Илья Ильич и Варфоломеев забрались на первый этаж ажурной башни и оттуда со смотровой площадки наметили маршрут. Полагали вначале пойти вдоль набережной к центру города, а потом, если их постигнет неудача, перейти по одному из многочисленных мостов на левый берег и добраться до серого здания с куполами на крыше, наподобие обсерватории — там-то уж точно должны найтись интеллигентные люди.
Центр был совсем рядом. Остроконечный остров, застроенный старыми домами, поросший зеленью, напоминал океанский лайнер на приколе и, казалось, приглашал зайти на его борт по старому каменному мосту с узкими пролетами между почерневших от времени каменных опор. Они поднялись на верхнюю террасу набережной.
Надо сказать, что в последние полчаса к уже привычному городскому шуму добавился какой-то неопределенный монотонный гул, как будто наверху по набережной проезжал бесконечный автопоезд. Здесь наверху сразу выяснился источник гула — по набережной, по тротуару и проезжей части шагала беспорядочная, без конца и края, масса аборигенов. Как будто где-то недавно окончилось праздничное шествие колонн перед высокими трибунами и теперь исполнившие почетный долг граждане Центрая нестройными рядами растекались по домам, где их ждут праздничные столы. Но приглядевшись повнимательнее, можно было угадать, что все наоборот. С соседних боковых улиц, с мостов и бульваров в нестройную колонну вливались небольшие ручейки центрайцев, укрепляя и без того не слабый поток.
— Да у них здесь маскарад намечается, — воскликнул обалдевший Илья Ильич, еле удерживаясь, чтобы не увлечься человеческим движением.
Земляне прижались к чугунному парапету, и вовремя. Проходивший мимо закованный с ног до головы в латы человек мог бы проткнуть их обоих блестящим наконечником копья, если бы, конечно, он был настоящим. Вслед за ним катилась группа самокатчиков. Плешивые, в черных нарукавниках, упитанные дяди размахивали гроссбухами, ловко балансируя на перевернутых счетах. Вокруг пританцовывали полуголые девицы в черных ажурных колготках и время от времени осыпали самокатчиков бумажным конфетти. Чуть поодаль прошла странная пара. Он, в полуоборванном тряпье, постукивая деревянным костылем, то и дело припадал на руку разодетой в красное бархатное платье и увенчанной маленькой золотой короной женщины. Потом появились трое близнецов-подростков в бело-голубых матросках с развевающимися от движения черными лентами. Средний матросик щелкал семечки подсолнечника, а боковые держали высоко над головой транспарант «СВОБОДА, РАВЕНСТВО, БРАТСТВО».
— Эй, господа, чего стоите? — крикнул землянам напомаженный до красных яблок щекастый абориген в шутовском колпаке. — Или мы не резерванты?
Голос шута утонул в веселом железном звоне стреноженной колонны каторжников. По краям колонну сопровождали учтивые люди в белых газовых платьях, которые полностью скрывали их половую принадлежность. Они то и дело поправляли свободной рукой спутавшиеся кандалы подопечных, а другая рука у них была занята. Из-под мышки у каждого выглядывал толстый, красной кожи, книжный том полного собрания сочинений Антонио Маринеску. Как раз в этот момент шестьдесят третий том проплывал мимо Варфоломеева, поблескивая золотым корешком на свет заходящего за городскую черту желтого карлика. С трудом землянин преодолел желание выхватить книгу из-под мышки газового существа. Так ему хотелось проверить — что там внутри. Но где там! Сзади уже напирали новые слои маскарадного движения. Волосатый детина с каменным топором в руках, одетый, в чем родила его доисторическая мать, щелкал грецкие орехи и сверкал черными первобытно-общинными глазами. На плече у него сидела роскошная черная птица и время от времени склевывала из рук бородатого сладкую ореховую сердцевину. Если попадался порченный орех, птица сплевывала ошметки в розовую эмалированную плевательницу, покачивавшуюся на вытянутых вверх руках его преосвященства. Рукава его рясы упали на плечи, оголив красивые жилистые руки, побелевшие от недостатка крови. Рядышком кружился хоровод юношей и девушек, одетых в небрежные белые халаты, какие носили системные программисты первого поколения. Впечатление подкреплялось тем, как ловко девушки запускали в посиневшее к вечеру небо змейки самодельного серпантина из перфоленты. За ними уже показались длинные серые шинели различных родов войск, чернокожие красавицы в страусиных перьях, а дальше над головами всплывали разноцветные надувные шары, продырявленные от ветра транспаранты, кудрявые детишки с флажками, остроконечные копья, зубатые грабли, вилы, опять транспаранты, портреты, и еще, еще флажки, детишки вырастали, напирали, грозя смять всякое неподвижное тело. Сопротивляться дальше не имело смысла, и Варфоломеев, подхватив оцепеневшего от удивления Учителя, нырнул бесстрашно в веселый шумный поток.
10
Когда желтый карлик превратился в приплюснутый атмосферной рефракцией красный гигант, срезанный сверху острым, как бритва, далеким черным облаком, животворная река выбросила землян на единственный в городе холм, увенчанный белостенным собором. Эта господствующая над городом высота, оплетенная крупной сетью улочек и переулков, теперь была сплошь запружена неоднородной людской массой. Зеленые склоны, площади, бульвары, даже вагончики старинного фуникулера сплошь были захвачены маскарадным гулянием. На самом верху, на соборной площади, возвышалась трибуна, а рядом, над трибуной, почти в половину высоты собора, нависло свежее сооружение, укрытое непрозрачным для
