— Ты что, издеваешься? — для разрядки спросил землянин.
— Нет, я просто не хочу, чтобы помялось платье. — Она забралась под одеяло и положила ему голову на грудь. — Ой, у вас и справа сердце. Может быть, вы и вправду из космоса прилетели? А? Петрович? Ну что вы молчите, расскажите, какая она, ваша земля?
Варфоломеев идиотски молчал.
— Петрович, вы меня слышите? А интересно, какие дети у смешанных родителей — смертные или бессмертные?
— Не знаю.
— И я не знаю. Зато я знаю, какая заветная мечта мужчины, — сказала Урса. — Мне один хмырь сказал. Когда женщина сама придет и сама ляжет в постель. А? Каков фрукт! Жаль, что я не женщина, а так, богиня, дура бессмертная, ничего не умею, ничего не хочу. Эй, Петрович, вы не засыпайте, а то мне скучно будет. Ой, щекотно. Да, вот так лучше. Варфоломеев начал почесывать ее за ушком, наверное, чтобы занять руки. Меня мама так же за ушком трогала, только пальцы у нее пахли не табаком, а медом. Вы знаете, чем пахнет мед? Мед пахнет родным краем. А на вашей земле есть мед?
— Да, есть, — Варфоломеев обрадовался простому вопросу. — Разный липовый, цветочный, кооперативный…
— Какой?
— Кооперативный.
— Смешно. Я не знаю такого растения. У нас в Граундшире разводили гречишный мед, я больше всего люблю гречишный мед, он пахнет мамиными руками. Мама меня называла Урса Минорис — медвежонок, который очень любит гречишный мед. Она говорила: тот, кто кушает мед, будет жить долго- долго… — Урса умолкла. — Может быть, ее тоже где-нибудь оживили, интересно было бы посмотреть на нее. Нет, наверно, не оживили, я проверяла каталоги. Теперь уж не оживят. А может быть, она взяла себе другое имя, а, Петрович?
— Наверняка, — успокоил поднаторевший в смене имен землянин.
— Плохо, если так. Знаете, у нас родители с детьми почти не встречаются. А чего встречаться? У каждого свое дело, а кроме дела ведь ничего нет, так, одна жизнь, но чего о жизни говорить, если жить не хочется.
Урса приподнялась и села вполоборота, обнажив свои прелести.
— Я некрасивая?
— Почему? — возмутился Варфоломеев.
— У меня нос большой.
— Вполне нормальный, — успокоил землянин и добавил: — Для медведицы.
— Не обижайтесь, пожалуйста, — Урса сдвинула брови, пытаясь разгадать намерения землянина. — Я, наверно, вас мучаю, потерпите. Мне не хочется притворяться и изображать из себя сладострастницу. Можете меня поспрашивать о чем-нибудь.
— О чем?
— Ну, например, как сбежать из эксгуматора.
— Почему ты думаешь, что я хочу сбежать отсюда?
— Меня все первым делом спрашивают, как лифт вызывается.
— Понятно, — протянул Варфоломеев, наигранно обижаясь. — Значит, ты их к этому располагаешь.
— Они сами располагаются. Они не понимают, что раз их тут держат, значит, желают им добра. Иначе зачем их тут держать? Вот подлечат и отпустят.
— Кого-нибудь из больных вылечили?
— Курдюка, например. — Урса решила для верности уточнить: — Здесь он и жил, спал на этой самой кровати. — Урса повернулась и взяла с тумбочки зеркальце. — Это его зеркало. — Она принялась рассматривать осколки своей внешности. Вдруг усмехнулась. — Посмотрите, вот здесь под рукой у меня утолщение. Потрогайте. — Она взяла опять руку Варфоломеева и засунула под мышку. Землянин нащупал небольшую припухлость. — Года два назад появилось. Я сначала обрадовалась, думала, злокачественная, неделю как сумасшедшая носилась по знакомым, всем показывала, хвасталась, глупая, а Синекура сказал, что обычная фибромка, несмертельная. Вот тогда я и записалась на гильотину. Одна из первых. Еще никто не знал, что гильотину строят, только в эксгуматоре слух пошел, мол, есть новое безотказное средство. Будет, не будет работать — записалась, а теперь выясняется, что впереди меня столько народу. Нет, я понимаю — господа кандидаты, они пользовались поддержкой значительной части населения, но почему их жены, дети? Мы же не за жен голосовали! Да еще вот ваш товарищ, без очереди…
— Урса, что ты говоришь? — Варфоломеев попытался опять выправить логику. — Ведь ты же видишь — я смертен, и мой товарищ тоже. Зачем нам хотеть умирать?
— Да, зачем? — Урса задумалась. — Надо спросить у Синекуры.
— К черту Синекуру. — Варфоломеев вспомнил обрывок разговора из лифта. — Что у вас на голубом этаже?
— Ах, все понятно, вы все только об одном и мечтаете. — Урса отодвинулась, насколько позволяло ложе. — Проклятый Центрай, проклятые центрайцы, у вас одно на уме…
— Ты это мне говоришь? — Землянин стал выходить из себя. — Чертова кукла, оденься лучше подобру-поздорову.
Варфоломеев наклонился, поднял с пола феофановский халат и кинул в иноземное существо. Урса привстала на колени и принялась натягивать на себя казенную одежду. Когда дошла до последней пуговицы, не выдержала и заплакала.
— Не прогоняйте меня, пожалуйста.
Внутри у землянина что-то засвербило.
— Ладно, ложись и зря не ворочайся.
Урса, всхлипывая, уткнулась ему в плечо.
— У вас зимы бывают?
— Бывают, но в Центрае всегда плюс двадцать градусов.
— Видишь, как у вас весело. — Варфоломеев на ходу соображал, чем же ее развлечь. — А в том краю, где я живу, каждый год две зимы.
— Как две? — оживилась Урса.
— Одна в начале года, а другая в конце.
— Бедные. И что, лета совсем нет?
— Есть, но одно и очень короткое, наступает в июле и кончается в августе.
Урса с жалостью посмотрела на землянина.
— Теперь я поняла, почему у вас такие маленькие глаза.
— Да, зимы длинные, ветра холодные, вот и щуримся. И никуда не спрятаться, разве что закутаться в шубы или сидеть у огня и ждать.
— Чего?
— Ждать, когда придет лето. Вот такое государство Зимы. Но не все так скучно. Зимой есть снег, есть водка, есть красивые женщины, есть столица, златоглавая, белокаменная. — Варфоломеев закрыл глаза, чтобы не видеть инопланетного потолка, но материалистическое подсознание подсказывало ему, что потолок все равно существует. И он спросил: — Неужели в Центрае не осталось ни одного коренного жителя?
— Коренного?
— Ну, не оживленного, как вы, а простого смертного.
— Я не встречала. Да и откуда простой смертный возьмется? Какой смертный на захочет стать бессмертным? А?
— И наоборот. — Варфоломеев усмехнулся. — Но неужели нет хотя бы одного, сумасшедшего?
— Сумасшедшего? — Урса, кажется, что-то вспомнила. — Есть один сумасшедший, бродит по ночам и всех пугается.
— Приват-министр, — подсказал Варфоломеев.
— Эх, а я уже поверила, будто вы и вправду с неба свалились.
