оставался загадкой.
Сен-Жермен утверждал, что знает более тридцати языков, и, хотя эта цифра никогда не проверялась, существуют неоспоримые свидетельства его лингвистической одаренности. Он бегло говорил на всех европейских языках, включая польский (служил переводчиком у Фридриха Великого) и чешский (свободно читал депеши, перехватываемые французами). Он, конечно, знал русский (делал переводы на итальянский), греческий (письменные и устные переводы), арабский и турецкий (изучал документы, загостившись у одного австрийского аристократа в тысяча семьсот пятьдесят пятом или пятьдесят шестом году), шведский (беседовал с посланником при прусском дворе) и несколько балканских диалектов. Тексты для своих песен предпочитал выбирать из итальянской или английской лирики, утверждая, что эти наречия наиболее музыкальны.
В оккультных кругах принято полагать, что граф Сен-Жермен является сыном князя Трансильвании Франциска (или Франца, или Ференца) Рагоци (или Ракоци), судьба которого была переменчива. К концу жизни он потерял титул, земли, права и корону. Его семейство подверглось изгнанию, а двоих детей взялись «опекать» Габсбурги. Третий ребенок (самый старший или самый младший, в зависимости от версии, какую вам угодно избрать) «потерялся». Считается, что он-то впоследствии и сделался той загадочной и блестящей персоной, которая так занимает нас и поныне.
Я же, складывая один к одному наиболее надежные факты (а их для столь заметной личности поразительно мало), получила мозаику, имеющую черты достоверности, о чем и хочу поподробней вам сообщить.
Во-первых, в части национальности я бы отнесла графа к чехам. Известно, что в лице его проглядывало что-то славянское, а глубокое знание многих наречий подразумевает восточноевропейское воспитание. Уроженцы западных территорий Европы не имели особой причины учить русский, польский, венгерский, греческий или турецкий языки, тогда как на восточных ее пространствах именно они-то и были в широком ходу. Его всеми признаваемые достижения в области музыки, литературы и прочих искусств не позволяют счесть его венгром, ибо в те смутные для Венгрии времена очень немногие венгерские дети имели возможность чему-либо обучаться, да и те разве что нахватывались вершков. Таланты же Сен- Жермена взрастали на очень солидной основе. Например, виртуозной игре на множестве музыкальных инструментов без регулярных занятий обучиться нельзя.
Сен-Жермен был хорошо знаком с традициями и ритуалами как православной, так и католической церкви, что опять-таки подразумевает его восточноевропейское происхождение. Ведомы ему были и оккультные таинства Каббалы, и, похоже, в гораздо большей степени, чем еврейские культовые обряды, что позволяет не только не числить его евреем, но заодно и отмести знак тождества между ним и Вечным Жидом (такие гипотезы тоже существовали). Иврит не относился к числу языков, на которых он легко изъяснялся, что только подтверждает вышеприведенное заключение.
Легкость, с какой Сен-Жермен использовал псевдонимы и обустраивал свои финансовые дела, привела меня к мысли, что сословно он из торговцев. Причем из очень богатых. А кто из торговцев тогда был богаче других? Ответ прост: ювелиры и те купцы, что возили товары и специи из экзотических стран. Я всерьез полагаю, что в реальности мой герой — сын успешливого чешского ювелира. Ведь он не раз поражал свет количеством и безупречностью принадлежавших ему драгоценных камней, да и качество его образования поддерживает эту версию. В восемнадцатом веке дети зажиточных торговцев часто получали образование, по меньшей мере не худшее, чем дети аристократов, и обычно первые имели более сильную мотивацию к обучению, чем вторые. Наследникам торговых семейств следовало многое знать, чтобы подготовиться к разнообразным дальним поездкам, и умение вести себя в обществе было тут вовсе не лишним. Интерес Сен-Жермена к алхимии и оккультным наукам не противоречит гипотезе, ибо очень многие ювелиры того времени спонсировали подобные эксперименты в надежде найти искусственный способ выращивания драгоценных камней.
Но почему отпрыску богатой чешской торговой фамилии вздумалось морочить европейскую знать в течение почти сорока лет? Возможно, лишь для забавы. Граф часто говаривал, что его веселят попытки сыщиков разных стран установить его «настоящее» происхождение. Он играл с ними, оставляя на видных местах ключи к разрешению дразнящей многих загадки, однако за очередной распахнутой дверцей всегда находился тупик.
Если мы предположим, что ему по прибытии во Францию в тысяча семьсот сорок третьем году было не сорок лет, а всего двадцать пять, то миф о его долгожительстве тут же развеется, и к дате своей предполагаемой смерти (1786 г.) он подойдет в возрасте довольно солидном — шестьдесят семь лет, — но далеко не преклонном. Скрыть свои годы в то время не составляло особенного труда, ведь кавалеры восемнадцатого века пользовались косметикой с тем же рвением, что и дамы. Нам, принадлежащим к культуре, ориентированной на молодость, и в голову не придет делать попытки выглядеть старше своих лет, но в глазах современников Сен-Жермена юность как таковая большой ценности не имела, и чужак, вступающий в светский круг, автоматически добавлял себе весу, заявляя или, по крайней мере, давая понять, что он уже видывал виды. Маг двадцати пяти лет — это смешно, но зрелый гражданин мира, знающий толк в алхимии и оккультизме, — совсем иной коленкор. С ним можно и посоветоваться, и заключить соглашение о партнерстве. Отпрыски торговых семейств с молодых ногтей приобщались к семейному делу, так что к моменту своего появления в Париже Сен-Жермен, скорее всего, имел за плечами десятилетний опыт дальних поездок, в каковых с его умом и энергией можно было многое почерпнуть.
В разное время и в разных европейских столицах Сен-Жермен принимал участие в заседаниях каббалистических и масонских лож; посещал он и собрания ложи Розенкрейцеров. К нему везде хорошо относились и охотно прислушивались, поскольку круг его интересов был очень широк, включая в себя и неизбывную страсть к механике и механизмам. Однажды он отвалил изрядную сумму денег амстердамскому изобретателю паровой драги для чистки особо заиленных участков каналов. (Это случилось еще до того, как ему пришлось перепродать самому же себе долю в литейном промысле Нидерландов.) В другой раз Сен- Жермен финансировал разработку многослойных каретных рессор. Оба капиталовложения дали жизнь весьма результативно работавшим предприятиям. Есть мнение, что граф являлся чуть ли не основателем как минимум трех межнациональных компаний, а итальянцы думают, что таковых было больше.
Обстоятельства «смерти» его очень туманны. Граф «умер» один в полузаброшенном замке, предоставленном ему для проживания дальним знакомым. Останки его то ли исчезли, то ли их пришлось тайно и спешно захоронить, чтобы предотвратить распространение какой-то болезни (выбирайте, что вам по нраву). Однако графа не раз видели после «кончины», а в тысяча семьсот девяносто третьем году он даже помог кое-кому уклониться от гильотины. Имеются сведения, что сопровождал таких беглецов до Германии курьер какого-то ювелирного дома.
Последняя встреча с Сен-Жерменом произошла в Генуе в тысяча восемьсот втором году. С ним на светском рауте говорил один французский полковник, и, согласно его словам, граф собирался отбыть в Египет, чтобы продолжить оккультные изыскания. Любопытно отметить, что из памяти видных ближневосточных мистиков до сих пор не выветрилось предание, будто в тысяча восемьсот семнадцатом году где-то возле Каира скончался какой-то очень старый и очень могущественный европейский маг. По моему глубочайшему личному убеждению, это и был Сен-Жермен.
Решившись в тысяча девятьсот семьдесят третьем году написать «Отель „Трансильвания“», я вовсе не собиралась делать Сен-Жермена главным действующим лицом этой книги — ему отводилась роль заметного, но второстепенного персонажа, подобного (в более поздних изданиях) Боттичелли или Нерону. Но, углубившись в историю восемнадцатого столетия и ближе познакомившись с таинственным графом, я вдруг подумала, что яркость этого образа чересчур велика, чтобы отправить его на задворки повествования. Чем больше я узнавала о нем, тем больше убеждалась, что мне нет нужды изобретать своего героя, ибо он некогда уже изобрел себя сам. Вот он — в полный рост: одевается в черное с белым, на людях ест очень мало или не ест вообще, не отвергает слухов о своих магических дарованиях и даже их поощряет, утверждая, что ему от роду не то две, не то четыре тысячи лет, говорит на многих языках, многое повидал, широко образован и превосходно воспитан, баснословно богат, покровительствует искусствам и являет собой большую загадку. Я поверила его крайне уклончивым и размытым автохарактеристикам и взяла их за отправную точку. Единственная черта, самостоятельно внесенная мной в облик Рагоци-Сен-Жермена, это его вампиризм, что не слишком притянуто за уши, ибо граф подчас говаривал, будто годы ему продлевает некий насыщенный жизненной энергией эликсир.
