– Я хочу спать, – сказала Оля. Они вышли, прикрыв за собой дверь.
Оля легла в кровать, закрылась с головой одеялом. Она только что видела Дедушку.
Что они с ним сделают?
Дедушке не может быть плохо. Он так устроен. Бывают такие люди, которым не может быть плохо. Но другим же может?
Было же плохо ей?
Почему она не призналась, что узнала его?
Они бы его поймали. Посадили в тюрьму. Его бы там били и не давали есть.
Она бы приходила к нему в том платье из магазина и говорила: «Не плачь! Не смей у меня тут плакать! Улыбайся!»
И он бы валялся перед ней на грязном полу и улыбался, а она бы стояла и смотрела. И плакала.
Оля сама не заметила, как стала плакать. Беззвучно, без всхлипываний, но очень горько. Мокрыми были ее лицо и руки. Мокрой была простыня и одеяло, которым она укрывалась.
Ей так нравилось плакать.
Смотреть, как слезинки скатываются на руку и смешиваются с другими такими же, образуя лужицу.
Надо встать.
Выбежать в коридор, закричать: «Постойте! Я обманула вас! Я узнала его!»
Пусть они его арестуют.
Надо встать. Пока они еще здесь.
Оля сама не заметила, как заснула. Но даже во сне слезы еще долго текли по ее лицу, и их никто не вытирал рукой. Потому что они никому не мешали.
36
В «Costes» Аркаши не оказалось.
На всякий случай, без всякой надежды, Ангелина Петровна спросила про Аркашу.
Да, остановился. С сегодняшнего дня.
Не могу сказать, возможно, в номере. Мадам желает, чтобы я позвонил?
Нет. Нет. Спасибо. Я свяжусь с ним сама.
Как все легко и просто. Так и должно быть.
Легко и просто.
Рядом с нами люди постоянно сходят с ума, болеют и умирают в таких муках, что описания Гомера просто комиксы по сравнению с одной лишь историей болезни умершего от рака человека.
Нас предают друзья. Нас забывают дети. Наши родители начинают ходить под себя или нам в руки. Самолеты, на которых мы летаем, разбиваются об землю, а наши машины врезаются друг в друга, разрезая нас пополам и выворачивая суставы.
И при этом мы думаем, что ничего не знаем про ад.
Потому что, эволюционируя, мы научились забывать. Никакие не орудия производства сделали человека человеком. А его способность относиться ко всему легко и просто.
Действительно, что сложного в том, чтобы посередине дня сорваться с работы, отменив все важные встречи и не доделав начатые дела; примчаться по московским пробкам в аэропорт вовремя; купить билет в Париж бизнес-классом, хотя на эти деньги можно было вывезти в Анапу на месяц целую группу детского садика; прилететь в Париж, даже не отравившись предложенным в самолете ужином; объехать всего пару гостиниц и в одной из них обнаружить своего возлюбленного.
Ангелина Петровна постучала в его дверь синхронно с ударами своего сердца.
Вспомнились дурацкие фильмы, где героини в таких же ситуациях бодро представляются горничными.
Если он не один…
Ангелина Петровна не станет разыгрывать из себя благородную матрону. Это ее мужчина, и она никому не позволит… Мысленно она уже вцепилась в волосы воображаемой французской девке. Которая будет лопотать что-то по-своему. А она, Ангелина Петровна, научит ее держаться подальше от Аркаши на всю ее никчемную французскую жизнь.
Он открыл дверь.
Увидел возбужденное лицо Ангелины.
Попробовал захлопнуть дверь перед самым лицом Ангелины Петровны.
Но она уже ворвалась в номер, оттолкнув Аркашу плечом.
– Вот так ты меня встречаешь? – закричала она.
– Вот так ты приезжаешь? – тихо спросил Аркаша.
– А как мне приезжать, если ты шляешься по девкам? – кричала Ангелина Петровна, мечась по двухкомнатному номеру, изо всех сил борясь с желанием заглянуть под кровать.
Аркаша молчал, насупившись. Ангелина Петровна заглянула в ванную. Аркаша уселся на кровати, оттолкнув подушку ногой в лакированном шлепанце. Ангелина Петровна заглянула под кровать. В номере, кроме них двоих, никого не было.
– Ты один? – виновато спросила Ангелина Петровна.
– Что ты имеешь в виду? – повернулся к ней Аркаша.
– Ты один прилетел в Париж?
– Один. Как видишь.
Ангелина Петровна взяла его за руку.
– Не знаю, что на меня нашло, – улыбнулась она.
Он внимательно заглянул ей в глаза и промолчал.
– Просто ты так неожиданно уехал… Я так испугалась… Все произошло как во сне, – она забралась ногами на Аркашину кровать и обняла его за шею. Так, как обнимает ребенок маму, прося у нее прощение. – Я не хочу с тобой расставаться. Никогда. Ладно?
– Ладно. Р-р-р-р… – Аркаша расплылся в улыбке.
– Тигренок мой.
– Твой.
– А зачем ты уехал?
– Не знаю… Захотелось подышать Парижем…
– В следующий раз бери меня.
– Обещаю… Прости меня.
– Простила! Простила! Простила! – Она шептала ему в ухо. А он целовал ее глаза.
Они отправились дышать Парижем.
Поужинали в Le Grand Ve Four. Как обычно, в этом ресторане их столик обслуживали сразу шесть официантов.
Они сидели друг напротив друга и, шутливо пытаясь соответствовать важным манерам официантов, говорили друг другу «вы», причем Аркаша специально, как ему казалось, аристократически, картавил.
– Друг мой, как вы находите телячьи почки? – интересовалась Ангелина Петровна, благосклонно кивая официанту.
– Восхитительные! А рагу – пальчики оближешь! C'est a s'en le cher les babines! – проговорил он с отличным парижским акцентом.
– Аркадий, душечка, вы, видимо, запамятовали, что я не знаю французский.
– Простите, душа моя, – так тяжело сдержаться в таком восхитительном месте и под такое восхитительное рагу.
– Вы заставляете меня краснеть за мою необразованность!
– Ох, Ангел мой. Пусть вас ничего не отвлекает от вашей тарелки – сейчас ничто с ней не может сравниться.
– Это грех чревоугодия – мы грешим.
– Но с таким удовольствием! Вы, конечно, помните закон герцога Орлеанского, изданного специально для Парижа?
