Последним приобретением стали туфли.
Когда они наконец приехали в театр, отец был уже там. Рядом с ним сидела Ирина с дочерью.
Ирина пожала руку Марусиной маме, а отец поцеловал ее в щеку.
– Прекрасно выглядишь, – похвалил он.
– Да? – небрежно спросила мать. – Ты тоже хорошо, поправился.
– Поругайте, поругайте его, – улыбнулась Ирина, – а то он меня не слушается, ест целыми днями.
– Так, девушки! Поспокойней! Маруся, чего они меня обижают?
– Не обижайте папочку! – сказала маленькая Людочка.
– Как твоя машина? – шепнула Маруся, когда свет уже погас.
– Прокатишься – сама поймешь.
Он приехал в театр сам за рулем. Охрана сопровождала его на джипах.
Он мчался по разделительной на Кутузовском и наслаждался скоростью и этим ни с чем не сравнимым ощущением – первые минуты за рулем фантастической новой машины.
Он думал о том, что на дороге все точно так же, как в жизни.
Ты жмешь на педаль газа своего мощного двенадцатицилиндрового автомобиля, с легкостью обгоняя всех остальных. И ты так счастлив, что уже не важно, как он тебе достался. Главное – не отпускать ногу с газа, иначе тебя обгонят. Даже тогда, когда хочется расслабиться или оценить виды за окном. Но ехать в общем потоке ты все равно не можешь. Поэтому ты просто жмешь на газ, и, в сущности, какие виды могут сравниться с удовольствием – быть первым.
В антракте их угощали шампанским, клубникой и обязательными театральными бутербродами с колбасой.
Марусина мать была радостно возбуждена.
Ирина доброжелательно улыбалась.
Отец шутил, галантно ухаживал за женщинами. От шампанского он отказался, попросил себе виски.
После спектакля они с Ириной быстро попрощались и, окруженные телохранителями, уехали. В этот вечер их ждали еще в нескольких местах.
В машине Марусина мать подробно обсуждала спектакль. Кто как играл, какие были декорации.
Она держала в руках программку, чтобы показать мужу.
Он встретил их неожиданно холодно.
– Какой спектакль мы посмотрели! – пропела мать, кинувшись к зеркалу.
– А это что? – спросил якобы Марусин папа.
– Это? Мои новые наряды. Тебе не нравится?
Маруся прошла в свою комнату и закрыла дверь. Посидела секунду на диване, тихонько подошла к двери и стала прислушиваться.
– Ах, твои новые наряды? И прическа?
– Почему ты такой злой?
– А какой я должен быть? Ты для кого это все нацепила?
– Ну, конечно, для тебя.
– Да? А почему тогда я это увидел последним?
– Ну…
– И ты вообще меня спросила? Мне, может, старая прическа нравилась! А не эта! Эту для кого ты сделала? Для него?
– Ну, что ты… Прости меня. Тебе правда старая больше нравилась?
Судя по материному голосу, она плакала. Маруся сидела на полу, на корточках, прижав ухо к двери.
– Больше.
– Ну, хочешь, я вот так сделаю! А? Вот так лучше?
– Лучше, как было! И без этого вот всего.
– Да мне самой это ничего не надо, ты что? Я же просто так…
– А не надо просто так…
– Ты что, ревнуешь?
– Вот еще! К кому? К этому… твоему жирному олигарху?
– Ха-ха! Ревнуешь! Ревнуешь!
– Перестань! Не ревную я! Хочешь опять разрядиться, как… пожалуйста!
– Ревнуешь, ревнуешь!
Мать уже хохотала.
– Ну, ладно. Не ревную. Просто неприятно.
– А знаешь, почему ревнуешь?
Маруся неожиданно для себя заметила, что улыбается.
– Потому что любишь!
Маруся думала о том, что она тоже когда-нибудь влюбится. Уже по-настоящему. И выйдет замуж. И пусть ее муж тоже ее ревнует. А она будет вот так вот его дразнить.
Она встала и толкнула дверь.
Они все еще были в коридоре.
– Пап, – сказала Маруся, – хорошо, что ты не пошел на спектакль. Нечего там было делать.
38
Ангелина Петровна смотрела на экран телевизора и думала только об этом: «Это – сон». Этого не может быть, потому что не может быть никогда.
Ее родной кабинет в четвертом корпусе ведомственной больницы терял очертания и вообще всякий смысл.
С экрана телевизора на нее смотрело улыбающееся, такое знакомое, почти родное лицо ее доброго приятеля Вовчика. Любимого партнера Аркаши по теннису.
Только то, что о нем говорили, с трудом укладывалось в голове.
Он застрелился.
Он, такой живой, такой сильный.
Он, которому всегда все удавалось.
Которому жизнь никогда не устанавливала свои законы, потому что он жил по своим собственным. И по ним же жили окружающие его люди.
Он, который обладал всеми составляющими стабильности и гармонии – семья, деньги, социальный статус.
Он оказался обычным маньяком-шизофреником.
Восемь лет назад он похитил маленькую девочку, и все это время держал ее взаперти, подвергая сексуальному насилию.
На экране мелькали картинки подвала с узким зарешетчатым окошком, низкий дом, оснащенный всеми самыми передовыми охранными системами, плюшевый мишка с оторванным носом и грязным розовым ухом.
А эта девочка была ее, Ангелины Петровны, пациентка.
Именно эту девочку они держали у себя и тщательно готовили ее выход в свет, используя все самые современные пиар-технологии: желтая пресса, глянцевые издания, телевидение и, наконец, книга, а по ее мотивам полнометражный художественный фильм. Итог: новая звезда со всеми вытекающими для ее продюсеров последствиями: реклама мировых брендов, сцена или, на худой конец, карьера эстрадной певицы.
Но это уже было ни ее, Ангелины Петровны, дело.
Ее задача была предельно проста – диагностировать психическое расстройство пациентки. Что, учитывая ее биографию, сделать было совсем не сложно.
Дав тем самым необходимое время лицам, заинтересованным в Олиной судьбе. Вернее, ее карьере. А это практически одно и то же.
И все было бы нормально.
Даже эта путаница с девочками, произошедшая по вине нерадивого водителя…
Все бы утряслось и стало на свои места…
