— Ну ты даёшь! Чистый инопланетянин!
Девушка в меня не влюбилась.
Она сидела, выпрямив спину и держа в руке вместо шампанского стакан апельсинового сока
Кто-то схватил меня за руку и потащил на сцену.
Ведущий вечера, обаятельный молодой человек в тонких очках объявил.
— А сейчас именинника хочет поздравить программа «Розыгрыш»!
Мне дали в руки микрофон.
— Далеко-далеко отсюда, там, где кончается Млечный Путь, — сказал я в микрофон, и люди замолчали, слушая меня, — расположено созвездие Лебедь — цивилизация любви. Это планеты говорящих цветов и лопочущих райских кущ. Их обитатели живут сколько захотят, не зная болезней и старости. Они сознательно реинкарнируются в теле вновь являющегося на свет лебедианца, а прежняя их оболочка тут же сгорает, как кожа царевны-лягушки. Так многие пары сохраняются тысячи лет, из воплощения в воплощение. Лебедианцы давно прошли все эволюционные круги и могли бы перейти в фазу бесплотных лучистых существ, но они не делают этого. Они хотят любить живой мир и друг друга. Я желаю имениннику встретить свою пару — такую, с которой хотелось бы прожить не одну, а тысячу жизней.
Приятно, когда аплодируют. На Тете нет такой традиции. Я решил, когда вернусь, обязательно введу её. Например, можно аплодировать после просмотра фильма моего отца. Хотя я никогда не хожу на эти просмотры. Но ему могут аплодировать другие.
Меня снова хлопали по плечу, называя «мужик» и спрашивая, где же съёмочная группа. А потом, с тысячей извинений, попросили уйти.
— Понимаешь, народ не расслабляется, когда здесь телевизионщики… — объяснили мне.
И я ушёл.
Глава 10
Продавец увидел меня сразу, как только я подошёл. Казалось, он не сводил глаз со стеклянных дверей, ожидая меня.
Рабочий день закончился.
— Привет, — сказал я.
— Привет, — улыбнулся он. — А я ждал.
— Я знаю. Погуляем?
Мы вышли на улицу.
— Вы так долго не приходили, — сказал он. Мы свернули налево, на Подушкинское шоссе, и пошли по узкой тропинке вдоль дороги. Тропинка была такой узкой, что нам приходилось идти очень близко друг к другу. Иногда продавцу становилось от этого неловко, и он краснел и отступал в сторону, шурша разноцветными засохшими листьями.
— Такая грустная осень в этом году, — сказал он.
— Да. Очень красивая, — улыбнулся я. — Хочется мечтать и плакать.
— Зачем же? — испугался продавец. — Плакать я вам не позволю. Вы такая необыкновенная, вы должны всё время улыбаться.
Я благодарно посмотрел на него. Откуда-то из его кармана раздался мелодичный звон.
— Что это? — спросил я.
Продавец смущенно достал из кармана круглый серебристый предмет.
— Часы, — сказал он, словно оправдываясь.
Жена просила его после работы отвезти часы в ремонт на Горбушку: со старинным механизмом что- то случилось, и они звонили не каждый час, а когда им заблагорассудится.
— Красивые, — сказал я.
Мы целовались, и листья кружили вокруг нас в волшебном изумительном танце.
Я стал собирать букет из самых красивых, а продавец мне помогал.
Мы закалывали самые большие листочки так, что из них получались неведомые корабли и причудливые птицы.
Когда часы в кармане снова зазвонили, мы непроизвольно потянулись друг к другу.
— Мне кажется, что это мой первый в жизни поцелуй, — сказал он.
И тут же понял, что это неправда. Первый был двадцать лет назад. Но — с ней же. С этой же женщиной. Она точно так же морщит носик, как это делала та, двадцатилетняя. И так же хохочет, запрокинув голову. И так же нежно смотрит в его глаза. И у него так же, как тогда, кружится голова от пронзительного всепоглощающего счастья.
Снова зазвонили часы. Он закрыл глаза и целовал её. Хотя знал наверняка — если он глаза откроет, ничего не изменится — это всё равно будет она. И может быть, так же, как и его юная тогда ещё невеста, эта девушка быстро и как-то по-детски оближет верхнюю губу. Его жена всегда так делала после поцелуя.
— Ну, может быть… — прошептал продавец, глядя на меня.
— Я люблю тебя, — сказал я.
— И я тебя, — сказал он. И опять зазвонили часы.
— Ты уже две недели не посылал отчёт на Тету, — сказал я Млею.
Млей молчал. Он уже несколько дней со мной не разговаривал. Он перестал со мной разговаривать после того, как сам же украл у меня капсулы. Я не находил логики в его поведении, и это был первый признак того, что его организм дал сбой.
— Ты сдавал шарики на анализ? — настойчиво спрашивал я.
Млей молчал.
Я ходил по комнате, и мой разум не подсказывал мне правильную форму поведения с Млеем. Мы оба устали на этой нервной Земле.
— Алло, — сказал Млей в телефон.
Это был адвокат, который сообщил, что папа Данилы предложил деньги, чтобы они забрали заявление из милиции. Он утверждал, что с милицией уже договорился, и проблемы не будет.
— Дело только за тобой, — сказал адвокат. — Я, конечно, понимаю нравственную сторону этого дела, но такие большие деньги говорят о том, что и раскаяние их огромно.
— Нет, — сказал Млей. — Я не хочу их денег.
— А что ты хочешь? — вкрадчиво спросил адвокат. — Ты понимаешь, что дела нам всё равно не выиграть? Ни один судья не вынесет приговор сыночку такого папаши!
— А чего же он тогда боится? Почему предлагает деньги?
— Репутация. Процесс скажется на его репутации и карьере. Этот Данила и так ему столько неприятностей организовал — вокруг него одни скандалы.
— Пусть он встанет передо мной на колени и извинится, — сказал Млей.
Адвокат молчал.
Я смотрел на Млея и не понимал его.
— Хорошо. Я передам, — сказал адвокат безнадёжным голосом.
— Почему ты это делаешь? — спросил я Млея. — Ты говорил, что подаёшь в суд, чтобы не зарождался отрицательный ритм. Но сейчас я вижу, что дело не в этом. Объясни мне, что с тобой происходит?
Млей молчал.
— Я составлю отчёт о твоём нестабильном состоянии, — сказал я и вышел.
Я отправил сообщение: «Налаживает контакты. Формула любви пока не составлена».
— А я думал, ты уволилась, — сказал я Гале, когда она зашла в мой номер со шваброй. — Тебя так
