ГЛАВА 9
После полудня в общем зале стало так жарко и душно, что маргерефа Элрих распорядился вынести все столы и скамейки на плац. Рабы поспешили исполнить приказ, а воины оцепили место переговоров, чтобы возможный нарушитель порядка не смог безнаказанно скрыться от них.
Орманрих стоял напротив сидящего за столом маргерефы, лицо его было красным от едва сдерживаемого раздражения.
— Но разве не благоразумно — позволить нам строить лодки для рыбной ловли? — взывал он к своему сановитому собеседнику. — Еды у нас мало, ибо она большей частью реквизируется для пополнения королевских запасов, а так недостача сразу была бы восполнена, да и калеки, не способные продолжать трудиться на лесоповале, получили бы возможность не только пасти овец и коз или наравне с женщинами и детьми выходить на прополку посевов. Сейчас они недовольны своим положением и заявляют, что соберут свои семьи и уйдут отсюда совсем. Но куда им идти? Тот, кто не может валить лес у нас, не сможет валить его и в любом другом месте, а также для них велик риск угодить в лапы разбойников-работорговцев. Не лучше ли все же удержать их здесь, предоставив занятие, достойное взрослых мужчин, каким несомненно является рыбная ловля?
Деревенский староста смолк. Для него это было пространное, красноречивое и весьма убедительное выступление.
— В окрестностях прорва озер, где водится рыба и где никто вам не запрещает ее ловить. Если хотите питаться не хуже монахов, забрасывайте свои сети туда, — сказал маргерефа.
Это был приземистый, плотного сложения человек с массивными плечами и шеей, сходной с дубовым стволом. Рыжие короткие волосы его перехватывала узкая лента, лицо обрамляла ухоженная борода. Камзол королевского порученца сидел на нем очень ладно, но в отличие от одеяния Беренгара ничем не был расшит.
Шел третий день приема прошений, и маргерефа, выслушав всех обитателей крепости, приступил к рассмотрению нужд крестьян. Он уже дал им дозволение выпаривать из морской воды соль и благосклонно отнесся к предложению брата Эрхбога хоронить мертвых в земле, огороженной частоколом, а не снаружи. Теперь обсуждался третий запрос.
Орманрих, подбоченившись, подался вперед, чем не напугал никого, кроме себя, хотя и вызвал среди крестьян восхищенно-взволнованные шепотки.
— Леса кишат лихими людьми, маргерефа, а ведь есть еще и датчане. Куда безопаснее рыбачить в море, а не в озерах… по крайней мере пока к каждому рыбаку не приставлен охранник. Строить лодки много дешевле, чем содержать дополнительный гарнизон.
— Но для строительства лодок нужна древесина, а у нас лишней нет, — возразил маргерефа. Очень кротко и даже ласково, словно Орманрих был ребенком. — Король Оттон, заботясь о вас, повелел, чтобы вы обнесли свою деревню сплошным частоколом. На это и так уйдет много бревен, а ведь поставку их в Гамбург отменить тоже нельзя. Скажи, откуда возьмется дополнительный лес? — Он помолчал, ожидая ответа, и, не получив его, дал знак своему капитану встать у себя за спиной. — Это Жуар. Он растолкует тебе, если потребуется, как неприятно ему становится, когда люди ставят свои мелкие выгоды выше нужд королевства. Король, бесконечно скорбя, наказывает таких — во имя дальнейшего расширения и процветания нашей великой страны.
— Это правда, — подтвердил затянутый в боевые доспехи Жуар. — Тех, кто не с королем, мы считаем врагами. И тут же бьем их. Прямо там, где находим.
— Мы королю не враги, — возразил Орманрих, на лбу которого выступили капли пота. Он поднял руку, то ли чтобы их отереть, то ли в знак бесконечной преданности правящему монарху. — Но у нас есть люди, для которых лов рыбы стал бы весьма подходящим занятием.
Ранегунда, сидевшая на дальнем конце стола, внезапно произнесла:
— Маргерефа, позволь мне предложить нечто другое. — Она видела, что тот оскорблен уже одним фактом ее вмешательства в разговор, но тем не менее решилась продолжить. — В лесу встречаются такие деревья, которые ни на что не годны — ни на частокол, ни для отправки. Они или подпорчены, или искривлены, или имеют большие наросты. Но при этом нам все равно приходится их вырубать, чтобы подступиться к нормальным деревьям. Так почему бы не разрешить этим людям делать из них что им нужно? Если они сумеют построить лодки — прекрасно. Если затея провалится, древесина не пропадет, а пойдет, например, на починку изб или на изготовление столов, скамей и кроватей. А еще у нас появятся дополнительные дрова.
Было видно, что сказанное не возымело успеха, но Орманрих одобрительно закивал.
— Мы сможем мастерить и повозки, и стенные полки, и ящики для хранения овощей. Нам также нужны изгороди вокруг полей и загоны. В конце концов, солеварню тоже надобно строить.
— В таком случае зачем вообще тратить время на лодки? — Маргерефа взглянул на сидящего рядом монаха: — А ты что думаешь, брат Андах? Кажется ли тебе тут что-либо разумным?
Монах задумчиво потянул себя за бороду.
— Не подобает людям пребывать в праздности, даже страдающим от увечий. В этом смысле староста прав. Но и вы правы, ставя желания короля выше всех остальных, кроме небесных. — Он постучал пером по столу, длинные пальцы его походили на прутья. — Спросите совета у Христа, маргерефа, и поступите так, как вам будет внушено свыше.
Маргерефа Элрих, насупившись, поджал губы.
— Прекрасно, — вымолвил он наконец. — Сегодня вечером я это сделаю. — Перекрестившись, королевский уполномоченный глянул на Орманриха. — Завтра к полудню ты получишь ответ на свой вопрос. Надеюсь, ты с ним согласишься, каким бы он ни был.
Орманрих снова приложил руку ко лбу и поклонился так низко, что едва не коснулся волосами столешницы.
— Я приму любое ваше решение, маргерефа, ибо уверен, что Господь и Христос Непорочный осенят вас своей мудростью.
— Как и всех истинных христиан, — откликнулся Эрлих, жестом показывая, что староста может отойти от стола.
Следующим просителем был свинопас Ниссе. Он тоже приложил руку ко лбу, изгибая в поклоне могучее, мускулистое тело. К своим двадцати годам этот крестьянин успел завести четверых детей от худосочной супруги, в последнее время слегка тронувшейся умом и снедаемой приступами то уныния, то неожиданного безудержного веселья.
— Маргерефа, могу ли я говорить? — спросил он, заикаясь.
— Разумеется, можешь, — грубовато ответил Элрих. — Для этого мы здесь и собрались. Скажи же, о чем ты просишь. — Он хлопнул пальцами по столу, поторапливая оробевшего малого.
Ниссе взглянул на Ранегунду и заговорил столь поспешно, что понять его можно было лишь с некоторым трудом.
— Это о свиньях, каких я пасу. Если бы мне разрешили перегонять их на рынок, в Ольденбург, все мы зажили бы много лучше. А я увеличил бы стадо, завел овец, коз, посадил бы яблони, горох, лук и продавал бы это все горожанам. — У него перехватило дыхание. — До города можно добраться за день. И за день же можно вернуться обратно. Конечно, понадобятся четыре охранника, чтобы отпугивать разбойных людей. Но зато в базарные дни я получал бы хорошие деньги. Если бы только это было дозволено мне. — Ниссе умолк и переступил с ноги на ногу.
— Ольденбург не в нашей власти, — строго сказал Элрих. — Город сей до сих пор не подчинился нашему королю. Он населен бодричами и вагрантами, не почитающими Христа и связанными с датчанами и с варварами Померании.
— Но это единственный рынок, до которого мы можем добраться, — возразил Ниссе, пытаясь обосновать свою просьбу. — Гнать свиней в Гамбург долго. Даже если их не отнимут разбойники, они так отощают, что не смогут стоять на ногах. То же будет и с козами, и с овечками. Кто таких купит? Но мы часто бываем в монастыре Святого Креста, а Ольденбург всего лишь чуть дальше. Мы могли бы платить десятину братьям, чтобы те пропускали нас мимо — на рынок. — В глазах свинопаса засветилось отчаяние, а голос
