издал особенно мучительный стон, Сент-Герман кивнул и, повернувшись, приглушенно сказал:
— Здесь ничего нельзя поделать, герефа. Его, как видно, ударили чем-то тяжелым, сломав ребро, а может и два. Поскольку это произошло довольно давно, состояние его все ухудшалось, а когда он упал, обломок ребра проткнул легкое.
Ранегунда перекрестилась.
— Значит, его раны смертельны?
— Боюсь, это так, — ответил он. — Я не люблю уверток. Монах умирает.
— Но, — возразила она, — Христос Непорочный творит чудеса.
— Чудо было возможно до разрыва легочной ткани, — сухо сказал Сент-Герман.
Ранегунда вздохнула, ощутив тяжесть крылатого аметиста.
— Что говорит вам о том?
— Вид крови, запах, биение сердца. Я наблюдал такое несчетное количество раз. Он достиг тех пределов, откуда не возвращаются.
Ранегунда нахмурилась.
— Может ли быть, что вы ошибаетесь?
— Нет, — был ответ. — Этому человеку ничто не поможет.
— Неужели ничто?
Темные глаза затуманились.
— Он бы проклял меня.
Она не сдавалась.
— Но ваша кровь. Вы говорили, что она может…
— Воскресить его после смерти? Да может, — очень спокойно и очень ровно произнес Сент- Герман. — Но он бы не принял этого дара, а брат Эрхбог привел бы дело все к тому же трагическому концу. Только жертв уже было бы больше.
Ранегунда кивнула:
— Я понимаю. Но… Мне страшно подумать, какие беды может навлечь на нас его смерть.
— Для него самого она окажется милосердной, — мягко сказал Сент-Герман. — Он с облегчением и благодарностью отойдет в иной мир.
Перекрестившись, Ранегунда вздохнула.
— Так-то оно так, но… — Она повернулась к собравшимся и возвысила голос: — Этот человек умирает. Вам всем следует выкупаться, и все вы хорошо знаете почему. Пошлите рабов истопить бани. Позаботившись о служителе Божьем, вы, несомненно, порадовали Христа.
— Мои люди выкупаются под вечер, — заявил Орманрих. — День терять незачем, у нас много работы.
— Пусть будет так, — кивнула Ранегунда, но у сельского старосты было еще что ей сказать.
— Он говорил о шайках в лесах. Они на него напали.
— И разграбили монастырь, — напомнил Бархин. — Это люди из Бремена. Он сказал, что Бремен разрушен до основания.
Смятенный стон отчаяния взмыл над толпой, а Дуарт, все еще стоявший в дверях общего зала, во всеуслышание заявил:
— Я был там лет десять назад и видел, какие там стены. Уверяю вас, их невозможно разрушить. Город, столь замечательно укрепленный, пасть просто не мог.
— Там было сражение, — возразила ему Ранегунда. — Правда маргерефа Элрих сказал, что победил наш король.
— Хотя бы часть города должна была пострадать, — сказал Сент-Герман. — Битва есть битва. И как бы героически ни вели себя горожане…
Он не стал заканчивать свою мысль.
— Там был король, и он должен был их защитить, — сказал Калфри, баюкая все еще болевшую после ранения руку. — Долг короля — защищать своих вассалов.
— Маргерефа сказал, что на Бремен напали мадьяры, — возразил Сент-Герман. — А они безжалостны и свирепы.
Ранегунда сдвинула брови.
— Вы с ними бились?
— И не раз, — ответил рассеянно Сент-Герман. Перед его мысленным взором чередой пронеслись картины тех сражений, в которых участвовал сам, вкупе с теми, в каких судьба отводила ему роль стороннего наблюдателя, с их бессмысленной тратой людских жизней и сил. Очнувшись, он вдруг осознал, что все жители крепости глядят на него и что в большинстве этих взглядов уже нет неприязни.
Раздался громкий крик: брат Эрхбог, размахивая распятием, пробивался через толпу.
Бархин не дрогнул, продолжая подпирать плечом умирающего, но Кередит смутился и отступил.
— Христос Непорочный поможет вам, добрый брат, Он вас спасет, даже если все силы зла против вас ополчились, — провозгласил брат Эрхбог и порывисто обнял израненного монаха, не подозревая, что причиняет тому сильнейшую боль.
Брат Кэртис взвился и отшвырнул мучителя от себя. Его стал бить кашель, а изо рта опять потекла кровавая пена.
Оскорбленный брат Эрхбог попятился, всплеснул руками и возопил:
— Дьявол! Его мучит сам дьявол!
Собравшиеся в ужасе закрестились. Все и так шло из рук вон плохо, а тут на их головы свалилась очередная напасть.
Ранегунда взглянула на Сент-Германа.
— Такое возможно?
— Нет, — сказал он, с глубокой горечью наблюдая, как ширится людской круг, в центре которого теперь оставались лишь Бархин и им поддерживаемый, на глазах бледневший монах.
— Он одержим бесами. Дьявол терзает его. Он страдает из-за того, что отверг веру Христову!
Брат Эрхбог, крепко прижимая распятие к груди и приплясывая, принялся исторгать молитвенные латинские фразы.
Бархин в отчаянии поглядел на него.
— Добрый брат, дозволь опустить его наземь.
— Да, — кивнул непрерывно дергающийся брат Эрхбог. — Да. Положи его, пусть лежит. А я помолюсь о том, чтобы Господь не послал тебе подобных страданий.
Умирающий все бледнел, сознание в нем угасало. Он бормотал что-то бессвязное, пока Бархин укладывал его на камни плаца, и жалобно застонал, когда тот отошел.
Сент-Герман дотронулся до плеча Ранегунды.
— Вы должны прекратить этот балаган. Он и так тяжко страдает. Смерть в одиночестве усугубит его муки.
Она закусила губу.
— Что я могу? Брат Эрхбог объявил этого человека неприкасаемым. Если герефа выступит против него, как она сможет требовать повиновения от других?
Сент-Герман стиснул зубы. Крепкая брань едва не слетела с его языка. Но он сдержал себя и спросил почти шепотом:
— Станет ли герефа противиться, если поддержать несчастного в его смертный час вызовется проживающий в крепости иноземец?
— Должна бы, — ответила Ранегунда. — Но… — Она помолчала. — Но, полагаю, не станет.
Сент-Герман кивнул и, расшнуровывая на ходу завязки плаща, пошел к оставленному всеми монаху. Не обращая ни малейшего внимания на прыжки и вскрикивания брата Эрхбога, он опустился рядом с умирающим на колени и подложил ему под голову сложенный вчетверо плащ.
Брат Эрхбог какое-то время изумленно наблюдал за его действиями, потом со сварливостью в голосе заявил:
— Христос Непорочный осудит тебя, иноземец. Ты и без того подозрителен и лишь усилишь мои подозрения, помогая еретику. А в том, что он еретик, у меня нет сомнений. Подумай сам, какой истинный
